– Я видел вполне достаточно, – сказал Катон. – Пора возвращаться.
Они осторожно отползли к деревьям и, как только оказались в тени, поднялись на ноги и поправили ремни с мечами и плащи. Уже начался листопад, землю накрыл красно-коричневый и желтый ковер, ветер шелестел в кронах, заставляя трепетать оставшиеся на ветвях листья. Катон, более высокий и худощавый, чем его друг, содрогнулся. Перспектива провести долгие зимние месяцы внутри форта, которому какой-то шутник из окружения губернатора дал имя Imperatoris Stultitiam, Причуда Императора, его совсем не радовала. Шутка из тех, что обретают долгую жизнь, и теперь форт назывался так во всех официальных документах. «Зимний климат на острове и без того весьма неприятен, – подумал Катон, – а здесь, в горах, всегда стоит холодная, сырая и ветреная погода».
Он мечтал об Италии с ее более мягким климатом, не говоря уже о том, что в доме, купленном им в Риме, его возвращения ждала жена. Вероятно, Юлия уже родила их первенца, и Катон с нетерпением ждал от нее письма. Пройдут месяцы или даже годы, прежде чем в Британии наступит мир и можно будет попросить разрешения вернуться в Рим, поэтому он уже принял решение написать Юлии, чтобы она перебралась на остров.
Первые города новой провинции быстро росли, и, хотя оставались примитивными, здесь можно было жить, пользуясь подобием цивилизации, имеющейся в других частях империи. К тому же они с Юлией будут чаще видеться, и Катон сможет насладиться прелестями домашней жизни, о которой мечтал с того момента, как получил известие о беременности жены.
Макрон вел их по склону между деревьями; сапоги шуршали по палой листве, негромко потрескивали ветки. Вскоре земля выровнялась – они добрались до вершины холма и начали спускаться по другому склону туда, где их ждал кавалерийский эскадрон. Теперь, когда между ними и врагом находился холм, офицеры чувствовали себя в безопасности и могли разговаривать нормальными голосами, не боясь, что враг их обнаружит.
– Ты действительно считаешь, что ублюдки осмелятся выступить против нас до начала зимы? – спросил Макрон.
Катон немного подумал и коротко кивнул:
– Почти наверняка. Друиды захотят нанести удар быстро, пока их племена еще празднуют смерть Остория. Нам придется нелегко, но я сомневаюсь, что у них хватит сил вынудить нас оставить наши позиции в горах. Благодарение богам, у них больше нет Каратака, который мог бы повести их за собой.
– Да, слава богам, – с чувством прорычал Макрон. – Ублюдок знал больше трюков, чем дорогая шлюха.
Катон приподнял бровь и улыбнулся:
– Красочно.
Макрон сплюнул на землю.
– И так уж нам повезло, что мы не получим награды за то, что поймали его, да не один раз, а дважды. Все достанется какому-нибудь другому удачливому придурку.
Катон прекрасно понимал, почему его друг говорит с такой горечью. В этой истории не было никакой справедливости, но он достаточно давно служил в армии, чтобы знать: солдат редко получает то, что заслуживает. В особенности когда рядом есть политик, готовый присвоить себе чужие заслуги.
– Интересно, как Каратака примут в Риме, когда его доставят туда в цепях, – продолжал Макрон. – Надеюсь, они поступят с ним так же, как Цезарь с галлом.
– Верцингеториксом?
– Да, с ним.
Катон вспомнил о человеке, сто лет назад противостоявшем Юлию Цезарю. Галл потерпел поражение под Алезией, его взяли в плен; в течение нескольких лет он томился в римской тюрьме, и только после этого его протащили по улицам и задушили – что стало главным украшением триумфа Цезаря. «Недостойный конец для благородного врага», – подумал Катон. Он надеялся, что император Клавдий избавит Каратака от такой ужасной и унизительной смерти. Варвар храбро и неустанно сражался против Рима и заслужил уважение врагов, какие бы чувства ни испытывал Макрон.
