– Какая ты сегодня нарядная, бабуська, – разглядывая цветастое платье, похвалила ее Катя.
– Так ить праздник, чай, у нас, – улыбнулась пожилая женщина, – внучки-то не каждый день в гости приезжают.
– А ты знала, да? – вскочила на ноги Катя. – Как маме не стыдно! Я же просила ее сохранить все в секрете.
– Не ругай ее, внучка, – махнула рукой Марья Петровна, – нет ее вины в этом. Случайно я узнала. Можно сказать, что птички на хвосте принесли.
– Птички, значит? – снова расплываясь в улыбке, хихикнула Катя.
– Да, синички, – невинно моргнула круглыми глазками бабушка.
– Хитрая ты, бабуська, – обняла она маленькое усохшее тело своими длинными руками. – Я так скучала по тебе. Был бы у вас интернет надежный, я бы ни в жизнь отсюда больше не тронулась.
– Ой, молодежь, – укоризненно покачала головой Марья Петровна, – и, на кой ляд, вам этот интернет сдался? Вот и Ванька, старой Агриппины внук, тоже с осени этим интернетом мается. Сигнал, говорит, бабушки у вас плохой и никуда не годится. Я горы сверну, но добьюсь, чтобы вышку вам поставили. А я ему говорю, а что мы с ним делать-то будем, с твоим интернетом. Он за словом, паразит, в карман не лезет. Говорит, темные вы бабульки и не знаете, что в мире творится. Смотрите свой доморощенный зомби ящик, а прогресс семимильными шагами вперед идет. Поэтому-то внуки к вам и не едут. В самое сердце стрелу свою ядовитую воткнул, подлец. Я охнула и по стеночке вниз так и сползла. В себя пришла, а он нашатырь мне в нос тычет и чуть не плачет. Прости меня, говорит, бабушка. Теперь я точно этот проклятый интернет вам налажу. Или не быть мне Иваном Брусницевым! Вот такой, золотой оказался парнишка.
– И что? Неужели поставят? – замерла перед диваном Катя.
– А как же, – гордо подбоченилась Марья Петровна, – к осени будут на три соседних села ставить. Мы тоже в зоне покрытия, Васька сказал. Значит, сигнал вроде как доходить до нас должен.
– Да, бабусенька, я знаю, что такое зона покрытия, – со слезами на глазах, снова прижалась к ней Катя.
– А мать-то где? Гости? – спохватилась Марья Петровна.
– Она папу из машины выковыривает, – хихикнула Катя, – гости, наверное, стесняются войти. Пойду их позову.
– Давай, внученька, зови, – засуетилась пожилая женщина, – дом большой у нас, места всем хватит. А я пока самовар поставлю, да на стол соберу.
Степан Ильич боялся посмотреть ей в глаза. Все уже отошли к дому гости и мялись у порога, не решаясь войти без приглашения. Тамара сидела рядом и молчала. Кидаться на шею вроде бы не с чего, а сердиться она на него уже давно перестала. Только вот слова все-равно застревали где-то глубоко в горле. Да и о чем говорить? Зачем он вообще приехал? По лицу видно, что и правда давно не пьет. Одумался? Или заманить ее в город снова решил? Так ей нет больше туда дороги. Второй год она уже в Брусницах. За это время слишком многое ей открылось, чтобы скучать о старой жизни. Та прежняя, она-то ведь и не жизнь вовсе была – существование. И теперь она на своем месте и сердце ее полное счастья и любви. Вот и девочки ее приехали! А больше ей ничего и не нужно.
– Тома, – наконец-то осмелился открыть рот Степан Ильич. – Я к тебе ведь насовсем приехал. Примешь?
От неожиданности она на секунду забыла дышать. Потом, опомнившись, внимательно вгляделась в его взволнованное лицо. Черные глаза блестели, а на покрытой легкой щетиной щеках горели пятна румянца. И внезапно она увидела перед собой не пятидесятилетнего мужчину, а юного мальчика, который оставлял на пороге ее дома робкие букетики ромашек и незабудок. На ее глазах закипели слезы и, скрывая их, Тамара спрятала свое лицо у него на груди.
