А почему же ты мне никогда об этом не рассказывала? – удивилась Тамара.
– Так не готова ты была еще, – развела руками мать, – подумала бы, что сказки я тебе рассказываю. И потом договор нельзя нарушать.
– Какой договор? – затаив дыхание, спросила дочь.
– Есть соглашение между силами света и тьмы о невмешательстве, – пояснила мать. – Поэтому мы не можем детям всего рассказать до поры до времени. Нельзя повлиять на их выбор. Они сами должны решить чего хотят от жизни. Чей голос в них громче говорит, убедительнее. Так вот Нечистый оказался сильнее, и он побеждает…
– Ты думаешь, что все уже потеряно? – испуганно прошептала Тамара.
– Пока дышит хоть один брусничанин, все еще возможно повернуть вспять, – твердо сказала Марья Петровна.
Тамара молча сидела на скамеечке и смотрела на далекий ельник, темнеющий на левом берегу Ельнянки. Сколько раз бегали они на ту сторону и ведать не ведали, что там страсти такие творятся. И ведь ни разу ни тронул никто. Или это тоже часть договора?
Марья Петровна, притомившись, вошла в дом, чтобы ненадолго прилечь. Тамара тоже было уже решила зайти, когда увидела бегущую к ней нескладную фигуру в светлых джинсах, и розовой в крапинку рубашке.
– Мам, – еще издали кричала Катя, – привет! А ты чего одна тут сидишь? Бабушка где?
– В дом зашла, – засияла при виде дочери Тамара, – приехали-таки. А ты чего такая заполошная?
– Да, отца не могу уговорить, чтобы из машины вышел, – сердито сказала Катя. – Уже пятнадцать минут на стоянке торчим, а он уперся и ни в какую не идет. Сам ведь рвался сюда. Не удержать было. Приехали. А он будто окаменел от страха.
– А чего он боится? – с недоумением спросила Тамара.
– Что ты его видеть не хочешь, – развела руками Катя. – Говорит, что зря, мол, я дурак приехал. Она меня прогонит. Трусит, в общем. Ты бы сама пошла, поговорила с ним, а? Ребятам отдых нужен с дороги, а он просит, чтобы его в райцентр обратно отвезли.
– Ой и дурак, – сердито фыркнула Тамара, – маета одна с ним. Ни тпру, ни ну. Вот какой он человек. Всю жизнь такой был.
– Ну, так ты пойдешь, ма? – поторопила ее Катя. – Или в райцентр пусть его Кирилл отвезет?
– Пойду, куда же мне деваться, – делая недовольное лицо, сказала она, – а ты проходи в дом. С бабушкой поздоровайся.
Катя, наклонив голову, осторожно пробралась внутрь пахнущего душистой прохладой дома. В сенцах, на потолке, было богато навешано всякого: пучки лечебных трав, связки сушеных грибов, чулки, набитые чесночными головками, веточки клюквы и брусники. Не смея приподнять головы, Катя осторожно продвигалась к двери, ведущей в горницу. Просторная комната с необычно высоким после тесных сеней потоком встретила ее благостным покоем старинного дома. Лишь тикающие где-то в дальней комнате латунные ходики нарушали прохладную тишину.
На старом диванчике, положив под голову локоть, дремала Марья Петровна. Катя, улыбаясь, присела на пестрые матерчатые половики, расстеленные на деревянном полу. Сложив ноги по-турецки, она сидела рядом с низким диванчиком и разглядывала усталое морщинистое лицо.
– И долго ты мной любоваться намерена? – хихикнула бабушка.
– Бабуська, ты не спишь, что ли? – обнажились в широкой улыбке ровные белые зубы.
– А чего мне спать, коли на дворе день-деньской? – усмехнулась Марья Петровна, принимая вертикальное положение. Так, прилегла на минутку. Надобно время от времени старой спине облегченье выписать.
