Будни и праздники императорского двора - страница 33

. Временно она остановилась у княгини Екатерины Николаевны Мещерской (урожденной Карамзиной). Начались хлопоты по созданию у провинциалки соответствующего облика. Сама Тютчева вспоминала: «Она с большой заботливостью отнеслась к заказу моего платья для представления ко двору, вникая в мельчайшие подробности туалета, который вследствие наложенного в то время на двор траура должен был быть совершенно белый. Она заставляла меня принимать множество освежающих напитков, чтобы восстановить цвет лица, пострадавший от пятидневного путешествия в суровые январские морозы». Далее подключилась фрейлина Софья Николаевна Карамзина, старшая дочь историка от первого брака. «София, – продолжает А. Ф. Тютчева, – написала m-elle Воейковой, фрейлине великой княгини Марии Николаевны, которая своей рекомендацией более всего содействовала моему назначению ко двору цесаревны и должна была представить меня. Через Воейкову я получила приказание явиться в Зимний дворец 9 января в 11 часов утра. Белое платье было готово, белая шляпа была изящна… Сердце мое усиленно билось, когда я поднималась по лестнице дворца и входила в золотую гостиную, служившую местом ожидания для лиц, которые представлялись цесаревне в личной аудиенции. Появившийся четверть часа спустя камердинер сообщил, что цесаревна меня ждет, и ввел меня в ее кабинет»[167].

После беседы цесаревна Мария Александровна представила Тютчеву великому князю Александру Николаевичу, и вопрос был решен: «.. Цесаревна приказала мне переселиться во дворец во вторник 13 января, чтобы мне не пришлось приступить к своим обязанностям в понедельник, который считается тяжелым днем»[168]. Затем предстояло представление и самому императору. А. Ф. Тютчева вспоминала: «Это было двадцать пятого января, двенадцать дней спустя после моего поступления во дворец, в маленькой церкви, где обыкновенно по воскресеньям служили обедню… Я была представлена цесаревной императору Николаю в самой церкви после обедни. Он обратился ко мне с двумя-тремя вопросами, а затем вечером в театре, где я находилась в качестве дежурной при цесаревне, в маленькой императорской ложе, он в несколько приемов и довольно долго разговаривал со мной. Я была крайне удивлена, что этот самодержец, одно имя которого вызывало трепет, беседует с молоденькой девушкой, только что приехавшей из деревни, так ласково, что я чувствовала себя почти свободно… Он сказал великой княгине Марии Николаевне… что я ему очень понравилась и что оживленное выражение моего лица делало меня лучше, чем красивой. Достаточно было этих одобрительных слов с уст владыки, чтобы с самого начала прочно поставить меня в новой окружающей меня среде. Никто после этого не посмел бы усомниться в том, что я хороша собой и умна»[169].

Тем не менее ко времени появления при дворе А. Ф. Тютчевой значение фрейлин явно упало. Особенно заметным это стало после воцарения Александра II. В дневнике от 27 октября 1855 г. А. Ф. Тютчева меланхолически замечает: «Прежде фрейлины существовали ради представительства, они должны были участвовать в прогулках, присутствовать на приемах и обедах. Теперь монархи хотят быть свободны, гуляют одни, видают, кого хотят, приватно, играют в частных лиц, приглашают частным образом фрейлину, если она умеет забавлять, в противном случае ее отстраняют и предоставляют ей умирать со скуки в своей комнате или же развлекаться по-своему»