Будни и праздники императорского двора - страница 38

Это была история с ее братом. Принц Александр Гессенский, старше ее всего на один год, сопровождавший свою сестру в Россию, остался в России. Благосклонное отношение к нему императора Николая I, казалось, «предвещало молодому человеку легкую карьеру и блестящее будущее»[197]. Но у принца случился роман с дочерью гофмейстера Андрея Петровича Шувалова[198]. Император Николай запретил и думать об этом браке, что привело принца в состояние глубокой меланхолии. Рядом оказалась фрейлина Юлия Гауке, воспитанница Екатерининского института, дочь генерала от артиллерии М. О. Гауке, убитого восставшими поляками в Варшаве в ноябре 1830 г., получившая воспитание под покровительством императорской семьи. Она не была красивой, но, как замечает А. Ф. Тютчева, «нравилась, благодаря присущему полькам изяществу и пикантности»: «M-lle Гауке решила тогда утешить и развлечь влюбленного принца и исполнила это с таким успехом, что ей пришлось броситься к ногам цесаревны и объявить ей о необходимости покинуть свое место. Принц Александр, как человек чести, объявил, что женится на ней, но император Николай, не допускавший шуток, когда дело шло о добрых нравах императорской фамилии и императорского двора, пришел в величайший гнев и объявил, что виновники должны немедленно выехать из пределов России с воспрещением когда-либо вернуться; он даже отнял у принца жалованье в 12 000 р., а у M-lle Гауке пенсию в 2500 руб., которую она получала за службу отца. То был тяжелый удар для цесаревны: ее разлучали с нежно любимым братом, терявшим всякую надежду на какую-либо карьеру и вместе с тем все свои средства к существованию благодаря игре кокетки, увлекшей этого молодого человека без настоящей страсти ни с той, ни с другой стороны… И другие фрейлины императрицы, вышедшие из петербургских учебных заведений, давали повод для сплетни скандального характера. Некая Юлия Боде была удалена от двора за ее любовные интриги с красивым итальянским певцом Марио (Марио Джузеппе; Сальви; граф Кандия, выступавший в Итальянской опере в Петербурге. – А. В.) и за другие истории»[199].

Важную роль при дворе играл костюм – «элемент этикетной атрибутики, символ причастности к особой социальной общности»[200].

Следование, с одной стороны, придворной регламентации костюма, а с другой – моде, подчас приобретало характер гротеска. Фрейлина А. Ф. Тютчева, описывая празднества в Петергофе, иронично заметила в своем дневнике 12 июля 1853 г.: «Я поистине удивляюсь, что были люди, которые писали воспоминания о дворе…Наряды, наряды и еще раз наряды»[201].

Через две с небольшим недели (праздник водоосвящения) она снова печально размышляет: «По этому случаю, как по всем вообще выдающимся и парадным случаям, мы выставляем напоказ наши плечи, более или менее желтые и более или менее худые. Нет ничего безобразней и печальней женщины в бальном платье при дневном свете: это истина, вышедшая со дна колодца. И нас смеют обвинять в кокетстве, когда мы так откровенно обнаруживаем на виду у всех свои несовершенства. Ну, не права ли я, когда говорю, что все мои придворные впечатления сводятся к слову – туалет? И действительно, как только я попадаю в это море движущихся лиц, цветов, драгоценных камней, газа, кисеи и кружев, я сама превращаюсь в тряпку, становлюсь куклой, наряженной в платье и прическу. Мною овладевает чувство совершеннейшей пустоты. По возвращению мне кажется, что я проснулась после случайного сна»