Охранники явились спустя десять минут. Отомкнули замок камеры и вошли внутрь – тучный старший надзиратель в чине капитана и с ним несколько тюремщиков рангом пониже.
– В чем дело? – поинтересовался надзиратель, заметил дыру в стене и протянул: – Та-а-ак. Ну и дела. Сидоренко?
Тощенький сержант шагнул вперед.
– А ну-ка, проверь, что там?
– Есть. – Охранник заглянул в дыру и присвистнул: – Тут… это… два трупа.
– Два трупа?! – выкрикнул надзиратель и ринулся к дыре. – Боже мой, да это же Васильев! – Он резко обернулся и уставился на Цитруса.
Тот всё это время сохранял спокойное молчание, разглядывая стены камеры и пол. Поднял взгляд на старшего надзирателя. И напомнил спокойным голосом:
– Это мы вас вызвали, гражданин начальник.
– И что?! – проревел тот.
– А то, что чернявый какой-то в нашу камеру полез. Потом слышу, ключи вроде как звенят. Затем возня какая-то началась и крики. Я сразу понял, что кто-то из охраны вмешался, и очень испугался, как бы с этем героическим стражем чего ни случилось. Как выясняется, поздно спохватился. Вот… Убил он его, оказывается, как мы только что услышали.
Эдик замолчал. Надзиратель некоторое время сверлил его внимательным взглядом, повернулся к Дылде.
– Ты, – скомандовал он. – Подъем! На допрос ко мне, живо. Отконвоировать! – отдал команду подчиненным. – А с тобой, – он с подозрением сощурился, глядя на Эдика, – мы еще пообщаемся. Потом.
Дылда вернулся через несколько часов. Расстроенный.
– Ты только не обижайся, Эдик, но я всё ему рассказал.
– Что-о?! – вскричал Цитрус.
– Мне пришлось. Иначе мне бы срок накинули. А я никак не могу так долго сидеть. А тебе всё равно. Сам сказал, всё возьмешь на себя. Сто тридцать два года – это много. Так что…
– Так что ты ему рассказал?
– Ну-у-у, – протянул Дылда, – сначала-то я запирался, как мы и договорились. Стоял на том, что эти двое друг дружку грохнули. Но потом он меня своими вопросами вконец запутал. И я испугался, что сейчас чего-нибудь не то ляпну. Вот я и сказал честно, что ты сначала одного грохнул, который тебя убить хотел, а потом другого.
– Я?! – закричал Цитрус. – А я здесь при чем?! Ведь это всё ты!
Великан поглядел на него с осуждением.
– Вот как ты заговорил. А еще друг! Не ожидал от тебя…
– Да они ни за что не поверят. Я же дохлый. Да еще инвалид, ко всему прочему. Не может такого быть, чтобы они в такое поверили!
– Он так и сказал: «Поверить не могу, что он на такое способен…»
– Вот именно…
– А потом добавил: «Ну да я и не такое видел. В жизни чего только не бывает».
– Проклятие! – прорычал Цитрус. – Кто тебя за язык тянул…
– Меня заставили, – выкрикнул Дылда и вдруг согнулся пополам, зашелся в беззвучных рыданиях, закрыв лицо руками.
– Эй, ты чего?! – опешил Эдвард. Присел рядом с Дылдой. – Да не переживай так. Ну, накинут мне лишних пятьдесят лет вдобавок к моим ста тридцати двум. Так что с того? Ничего страшного.
– Правда, ничего страшного?
– Конечно, – покривил душой Цитрус. Ему уже виделись страшные картинки – избиение и шлюз. Как бы выкрутиться из этой нехорошей ситуации?
– Они сказали, – поделился Дылда, – что если я не скажу правду, то они будут меня пытать. Бить ногами, прижигать паяльником. Голову дверью стискивать. А я пыток с самого детства, знаешь, как боюсь… Особенно паяльника.
– Да, да, – согласился Эдвард, – пытки – это страшно. Да и вообще – дикость.
– Я раз кино смотрел, про подвиг космического разведчика. Его злые рангуны схватили и стали пытать, чтобы он им всю правду рассказал. И он тоже не выдержал, всё выдал, – стирая слезы с пухлых щек, Дылда затряс головой: – Скажи, дорогой мой Эдвард, ты сможешь простить меня?
