Буря рядом с нами - страница 2

Посуду мы моем с Золотовым вместе, причем он не позволяет мне портить кожу рук средством, сам за это берется, а меня ставит на вытирание тарелок полотенцем. Очень мило с его стороны. Затем, расставив все по местам в шкафчиках, идем в гостиную.

Здесь я еще ни разу не была. До сего момента Даша никого в свой отчий дом не приглашала, а я, приехав всего лишь вчера, стеснялась осматривать чужое семейное гнездо. Владимир Вадимович и не подозревает о моих заморочках, потому что преспокойно бухается в кресло, оставляя диван свободным для меня. Присаживаюсь на краешек, оглядываясь. Эта комната выглядит еще более богато, чем кухня, и совсем не из-за техники, ведь здесь из нее лишь телевизор. Зато на стенах красуются картин и головы крупных животных, камин огромный, на его решетку опираются кочерги (готова поклясться, что с позолоченными навершиями), весь пол хоть и занимает пушистый ковер, но у стен, где он заканчивается кистями, замечаю самый настоящий паркет. Эх, живут же люди.

Золотов вновь молчит, смотря на огонь в камине. Языки пламени исчезают в воздуховоде, поленья убаюкивающе трещат. Тишина меня совсем не напрягает. Наверное, впервые за всю свою жизнь мне так спокойно. Укрывшись пледом, следую примеру мужчины – погружаюсь в свои мысли. Они текут неспешно, будто река после зимних заморозков.

Иван спал с женой своего лучшего друга. Как бы я поступила на месте Валерия, узнай о подобном? Но Даша говорила, что Кристина с Пятаковым была очень долго, что она не верит, что тот вдруг ее бросил и сразу же нашел меня. «А вдруг он с ней не расставался, просто закрутив роман с наивной молоденькой студенткой?!», - вдруг посещает меня мысль.

- Не стоит так напряженно думать о своем прошлом. Оно уже ушло и не вернется, - тихо говорит Владимир. – Моя жена, единственная настоящая любовь в моей жизни, умерла много лет назад. Меня посещает грусть, но я не позволяю себе в ней утонуть, ведь все еще есть ради чего жить – наша с ней дочь, лучшее, что со мной случалось. А такие люди, как Иван, даже на краю вашего сознания не должны мелькать, тратя бесценное время юности. Смотрите вперед, уверен, там вас ждет такое же большое чувство, что было у меня. Верьте в это, делайте, что обычно делаеье, и все непременно наладится. Я вам помогу.

- Почему? Почему вы так добры? Почему вам не наплевать? – эти вопросы уже давно крутятся у меня на языке. Ну не бывает таких понимающих людей в мире.

- Потому что вы этого достойны. Я уже давно не встречал таких девушек, поэтому имею право судить.

Что бы значили эти слова?

Моя любимая всегда была центром моей личной вселенной. Первый раз повстречав ее, я знал – она моя судьба, мое настоящее и будущее, та единственная, кого хочу видеть своей женой и партнершей до конца существования этого мира. И так и было. Эта удивительная женщина подарила мне счастье и смысл жизни. Все, что я делал, я делал ради нее вначале, а потом и ради нашей дочери. После ее см-ерти я и сам будто ум-ер, растеряв прежний задор, веселость и целеустремленность. Даже работа, которая всегда радовала, стала мне в тягость.

Время лечит – так говорят. Я в это никогда не верил. Время лишь растягивает наши страдания, заставляя мучиться дольше, чем мы должны. Дни становятся серыми, однообразными. И вдруг посреди этой тьмы я увидел лучик солнца. Он был не то чтобы ярким, но весьма заметным. Имя ему – Наталья. Когда дочь попросила меня приютить эту девушку, рассказав ее историю, я согласился, ни капли не сомневаясь. Кто же знал, что Веденкина станет не просто гостьей в моем доме, а новым смыслом существования? Совершенно обычная двадцатилетняя студентка, но как же она хороша. Ее внешность не эталон модельной красоты, но я нахожу в ней все прелестным: и эти ясные глаза, что смотрят на меня с тревогой и сомнением, и щеки, на которых постоянно проступает румянец смущения, и тонкие губы с родинкой рядом, которые, кажется, были созданы для поцелуев. Едва такая мысль мелькает в моей голове, и я тут же вновь отворачиваюсь к огню в камине. Не знаю, что об этом подумает Наташа, но я в этот момент пытаюсь сдержать свое мужское естество, что молчало долгие годы.