…Но все бытовые трудности как-то нас не очень трогали. Мы, собственно, и не видели лучшего. Ещё свежа в памяти была война с её настоящим голодом. Да и до войны, и после неё нас не баловали изобилием. … К тому же всё скрашивала наша молодость. Никогда потом я не жил в таком тесном общении с множеством прекрасных друзей.
Было вполне естественным, гуляя по городку, зайти к кому-нибудь из друзей без каких-либо предварительных договорённостей. И встречи эти не сводились к застолью – нам было интересно и весело вместе. Потом, живя в Москве, я часто недоумевал – куда это всё исчезло?..
Почему-то встречи стали очень редкими, немыслимыми без предварительных согласований, телефонных звонков. Что это? Возраст? Или синдром большого города? Не знаю, но без такого дружеского общения наша жизнь в Кап. Яре была бы несоизмеримо хуже…
В июле 1954 года поезд везёт меня на станцию Капустин Яр («Разъезда 85 км» тогда ещё не было). Фургон на шасси грузовика с трудом вместил приезжих и через село привёз на площадь у Дома офицеров, которую пересекает узкая однорядная бетонка мимо памятника Сталину. Площадь ещё не заасфальтирована, а солидное здание штаба достраивается.
Поселили в приспособленном под общежитие двухэтажном доме, в одной комнате по четыре человека, есть балкон, кухня, ванная с дровяной колонкой.
Столовая в деревянном бараке, напротив теперешнего ресторана, великое множество мух, на стёклах плакаты: «Дизентерия – болезнь грязных рук!». В буфете арбузы, вобла. Мягко говоря, не очень уютно. Буквально через несколько дней открывается столовая (сначала № 6, потом «Родная хата»). Столики чистые, светло, молодые официантки… Настроение заметно повышается.
Первые несколько дней нас не трогают, обживаемся, осматриваем небольшой город: западная граница – улица Мира. Иногда ходили на сельский рынок, заваленный овощами, фруктами, рыбой. В уголке рынка деревянный сарайчик с вывеской «Кизлярский сухой виноградный вино». Хозяин с кавказской внешностью зазывает попробовать. Не всегда мы отказывались.
Наконец нас увозят мотовозом на уже знакомую нам вторую площадку. Мотовоз – два дачных вагона, а локомотив – небольшая четырёхколёсная автодрезина. Позднее появился ещё один товарный вагон с чугунной печкой посредине и садовыми скамейками по стенам. Ещё позднее мотовоз превратился в поезд на тепловозной тяге, и маршрут его продлился до площадки 4Н. А название «мотовоз» сохранилось до сих пор, и даже было заимствовано полигоном Байконур.
В парке Дома офицеров были приличные волейбольные площадки. Там соревновались команды войсковых частей гарнизона, а в свободное время их занимали «дикари», самособранные команды. Однажды в такой команде, отвлекшись, я получил сильный удар мяча в голову. Повернувшись к сетке, увидел высокую плотную фигуру «забойщика» с большой челюстью и гладкой, круглой головой (это был первый удар по мне Юрия Пичугина, тогда старшего офицера из Второго управления.
Второй удар от него, ставшего уже начальником Главного управления ракетного вооружения, был приказ на мое увольнение из армии).
Через три года купил велосипед, затем пристроил к нему бензиновый моторчик, и с компаньоном стал осваивать окрестности. Наши моторчики вывозили сначала нас в Пологое Займище, что недалеко от площадки № 2, то есть нашей технической позиции. Потом мы объездили многочисленные озёра, протоки, ручьи.
