–– Я маленький, я тупой, но вот ты меня и не достанешь!
Начальник, Начальник который, он тут, в Здании, в его большом кабинете:
–– И я, и ты в органах – а вот ты меня и не достанешь!
Из радио:
–– Я глупа, я така, но вот я веду передачу, голос мой ты можешь уменьшить или заткнуть совсем – но вот ты меня и не достанешь!..
И как бы – о-о! – мне сейчас прогнать, не допрашивать этого моего "человека"!..
Клава, Клава пришла!
Я смотрел – я видел: Клава пришла. – Как я, оказывается, ждал её, Клаву!
Бойкая, всегда и всюду с губами растянутыми: словно знающая о моём вчерашнем с кем-то поцелуе.
Смело, почти не позорно, велел я Веретенникову прийти завтра, – правда, спеша, не сказал ему время.
Уж она-то, Клава, – там, где она, – по-всегдашнему с делом у груди, везде наверняка и сегодня поспела!..
Но Клава хоть как раз и на меня глянула, да только от самых дверей… И, растягивая губы и больше на меня не глядя, значительно равнодушно вышла…
Мечты, мечты!..
Поздоровалась ли она? – Нет… Тяжело мне стало попадать пальцами в нужные клавиши от оставленного тут, в Кабинете, Клавой намека:
–– Всё я знаю!.. Не вздумайте же подумать, что не знаю!.. Пораньше и получше других знаю всё.
Как я раньше красиво думал: люди вместе не тогда, когда они рядом и тесно, а тогда, когда они, хоть и врозь, смотрят в одну сторону!.. Или: одиночество моё – нормальное состояние; оно лишь для того, чтобы учиться выразительно сказать об этом.
Я живу в мире, в котором живу я. Не в котором я – живу. А именно – в котором живу я!..
Пошли на обед – быстры или долги были эти полдня? – Маня Кабинет стал запирать сам: всегда-то я запирал… А я, чуть шагнув, в коридоре ощутил волнение идущего по одной доске – волнение от скрытого волнения: ведь буду сейчас, в столовой, у всех на глазах!..
Там, и верно, ощутил: на каждое моё телодвижение – по целому кодексу.
Сели с Маней, само собой, за один столик – но он, перед тем как поднос свой поставить, покосился-таки на столик соседний…
Маня в начале, было, стал меня дисциплинировать: хоть и не пьёт и не видно, что выпивает, но намекал на "бутылку" и на мои вопросы по работе отвечал, для значения, паузой. Я же начал демонстративно спрашивать у всех входящих, и он стал победно отвечать первым, чуть не раньше моего вопроса.
В столовой были бряк и стук, бряк и звон… В тарелке моей было всего лишка…
Всё казалось, что всем слышно, что я думаю.
Я бы тоже болтал:
–– Теперь такое расхлябанное время, умудряющее…
Не бывает никакого "такого времени"!.. Есть всегда одно время, одно – в котором живу я, в котором живу я!
Маня раньше ложку салфеткой протирал и всё про гарнир – сегодня же молчал, а протирая, покраснел… И ел как-то умело.
И будто на всю столовую говорилось сейчас: ведь я – пусть и сам лишь для себя – Маню зову Маней: его, Статова Михаила Михайловича, старшего лейтенанта, зову Маней! Так – по мне – вернее, правдивее. А Березину зову Томная. В себе-то. Свищёва, правда, Свищёвым… Но уж вон того тактичного Милонова – Выхоленком… А у кого-то, вон у того, даже и фамилии не знаю: для меня он то Ляпин, то Авосюшкин… Имена и названия новые почти всему и всем тут подобрал. И не только тут…
Маня – там, где он ел, – убежал, не доев… Все – там, где были все вокруг, – силились на меня не смотреть…
Поодиночиться чтобы, я надумал повестку, что ли, на завтра одному "человеку" домой отнести.
И, одевшись, не на мартовский снег и ветер вышел, а именно – после начала Крена вышел…
