Печаль.
Кидаю взгляд на сынишку. Сердце обливается кровью. Он уже привык. У него в садике есть общение и свои интересы. Могу ли я вот так вырывать ребенка из привычного образа жизни?
Обхватываю голову руками и сижу, не двигаясь, какое-то время. Что, если попросить все-таки помощи у Лийки? Хорошая я подруга, тысячу лет не виделась — и вот теперь просить в долг…
Почувствовав горечь на языке, тихо берусь за графин с фильтром. Наливаю воду в стакан. Отпиваю несколько глотков и пробую проанализировать ситуацию. Может, мне не стоит, наоборот, бегать от Стембольского? Поговорить, как он того желает, да и пусть идет себе с миром. Главное, чтобы он не пересекался с Сашей.
Предчувствие подсказывает, что от их общения в статусе друзей не будет ничего хорошего, особенно если все вскроется и Ян с Сашкой узнают всю правду. Моему впечатлительному мальчику это не пойдет на пользу. Мы еле преодолели адаптацию в детском саду. Сашка по несколько часов плакал в группе и стоял как приклеенный всегда у окна, высматривая меня. Нет. Нельзя, чтобы все открылось. Надо поговорить с Яном, дать ему право выговориться, пусть убедится, что я намеренно с ним рассталась.
Пусть лучше считает, что мать ему сказала правду. А я подыграю и в очередной раз перенесу маленькую смерть. Ну что же, я девушка привыкшая, не в первый раз. Ощущаю себя фениксом, который каждый раз восстает из пепла. Я практически смирилась со своей неприглядной участью матери-одиночки. Но почему-то очень себя жалею. Мне не хватает поддержки. Некому подойти и ласково погладить по голове. Нет такого человека, чтобы я могла выплакаться в жилетку. Лийка есть, но она сама еще ребенок, оформившийся, но ребенок. Это я должна ее амурные страсти выслушивать и давать ей выговориться, а не наоборот.
Чувствую себя самым невезучим человеком на всем белом свете, и от этого еще больнее…
***
Когда тебе причиняют боль, обидно, что нет слов. Когда ты решаешься сознательно устроить невыносимый вечерок бывшему — жди беды.
Набрав побольше воздуха в грудь, я открываю мессенджер и отправляю сообщение Яну:
«Я согласна поговорить».
«Что изменилось?» — пишет с подозрением Стембольский, и я могу его понять.
«Передумала».
«Я заеду завтра в восемь», — бросает короткое в ответ, а я не реагирую и молчу.
Сейчас отказываться не время. Конечно, для меня это очень неудобно, вечер, маленький ребенок на руках, но лучше уже пережить и отвадить навсегда Стембольского от дома.
Спустя какое-то время шлю утвердительный смайлик вместо лишних слов.
Мне надо срочно кого-то попросить посидеть с сыном. Может, рискнуть и отважиться пригласить Тамару Владимировну из одиннадцатой квартиры? Она когда-то училась у моей бабули в школе и давно уже предлагает свои услуги няни. Хорошая женщина, чистоплотная и аккуратная, не вызывает больших опасений.
Решено! На один вечер можно договориться. Еще бы себя уговорить оставить Сашку с посторонним человеком, и главное — ему ничем не намекнуть на свои переживания. Иначе мой маленький сын все почувствует и будет волноваться, даже капризничать. Он у меня очень эмоциональный ребенок. И лишние волнения нам ни к чему.
Убедив себя, что все будет хорошо, ложусь на диван и утыкаюсь носом в щеку сынишки. Он тихонько постанывает, наверное, что-то снится нехорошее.
Глажу рукой его по голове и тихонечко тшикаю в ночи, чтобы он меня мог услышать.
Сашка переворачивается на другой бок. Я чмокаю любимую щечку. И, не помня себя от усталости и сложного уходящего дня, засыпаю.
