— М-да, здесь наряды посовременнее, но тоже… Что это за платье-кишка?
— Это вообще-то из весенней миланской коллекции, — вскипаю я.
— Я так и подумал. — Демид с интересом перебирает вещи. — О, хоть что-то мирское — джинсы. А вот и спортивный костюм. На нём и остановимся. Трусы-то где?
— Поставь чемодан на кровать, ревизор хренов! — бью кулаком по одеялу.
— Ну вот ещё! Грязный чемодан на шёлковое бельё?
— Ах, простите! — разглаживаю мягкую голубую ткань пододеяльника.
— Нашёл труселя! Небеса, они хоть что-то прикрывают? Твои хлопковые шортики до сих пор снятся.
— Фетишист! Дай сюда!
Демид продолжает причитать:
— Кружавчики, резиночки! С твоими ранами это бельё несовместимо.
— Что же мне, без трусов ехать?
— Как вариант! Лифчик тоже пока не стоит надевать.
— Ну, пока у меня и без лифчика стоит! — беру реванш за разнесённый в клочья вкус в одежде. Расправив плечи, опираюсь ладонями позади себя.
— В этом я уже убедился. — Демид, небрежно повесив на плечо мой дорогущий итальянский костюм, подходит и бесцеремонно стягивает с моих плеч халат. Пялится на грудь, сглатывает. — Хорошо, что больше пострадала спина.
— Давай одевай меня.
— Может…
— Не может!
Демид ухмыляется, я тоже. Он развязывает кушак халата и надевает мне на голое тело куртку на молнии. Опускается на колени и натягивает на мои ноги штаны. Хрипит, пожирая глазами мой живот:
— Попу приподними.
— Проблемно.
— А, ну да. — Он помогает мне встать и надевает штаны на бёдра, будто невзначай задевая их пальцами. Застёгивает молнию на куртке.
Опускаю глаза на его шорты и притворно вздыхаю:
— Боюсь, мысль о том, что я без белья, сведёт тебя сегодня с ума.
— У меня уже и так там всё окаменело, — закатывает глаза Демид.
— Мог бы при себе держать такие подробности, — поджимаю губы. — Похоже, в вашей секте адептов большого джакузи дурные нравы.
Демид, обнимая меня, смеётся:
— Займись моим воспитанием, Ева.
— Я больше по части дрессуры.
— Если сама лакомством будешь, я согласен.
***
Тусклой лампочки не хватает, чтобы осветить угол, где сложены трупы кошек и собак, приготовленные для кремации. Стою у металлического стола и глажу слипшуюся шерсть Цезаря. Слёзы бессилия капают на его окоченевшее тело.
— Мой мальчик… Прости. Не сберегла тебя… Удачной охоты. Беги по радуге.
Зачем они убили его. Василий Дмитриевич, наш директор, так и не сказал мне, кто в него стрелял. Знает, что задушу без суда и следствия. Кто-то из охраны. За спиной скрипит дверь, и сильные руки Демида ложатся на плечи.
— Ева, пойдём! — шепчет он. — Ты уже час стоишь над ним.
— Не могу, — глажу Цезаря по голове, — понимаешь, это друг… А они его убили!
— Но он бы сожрал тебя! Я в жизни столько швов на одном теле не накладывал! — Демид губами касается моего затылка.
— Но можно было из шланга водой! — Задираю голову к потолку, пытаюсь остановить слёзы.
— А хочешь, похороним его? — Демид встаёт рядом и кладёт тёплую ладонь на мою замёрзшую. — Заберём сейчас.
— А можно? — поворачиваюсь к Демиду и вцепляюсь в его плечи.
— Почему нет? Он же инфекцией никакой не болен. Документы в порядке. С главврачом я договорюсь.
Обнимаю Демида и впиваюсь поцелуем в его губы.
На роскошную виллу Демида мы возвращаемся в сопровождении белого фургона. Санитары помогают донести тело Цезаря до будущего места упокоения. Трофимыч уже начал рыть могилу в саду за розовыми кустами, и они предлагают помочь.
— Цезарь, — Катя падает на колени возле завёрнутого в брезент тела тигра. Слёзы текут по её щекам. Она обнимает его и плач её похож на вой. Обнимаю их обоих. Теряюсь во времени. Вымаливаю прощения у Цезаря и понимаю, что сама себя уже никогда не прощу.
