Мама подкидывает ему в тарелку две котлеты и возвращается за стол, а затем сбрасывает с моей головы капюшон:
— Ты прям как пацан какой-то. Злой пацан-карманник.
— Мам, — поскрипываю зубами о вилку.
Мы все замираем, когда приоткрывается дверь и на кухню бесшумно проскальзывает сонный и босой Ваня. Косит подозрительный и любопытный взгляд на Адама, который застыл с куском котлеты у открытого рта, шлепает мимо него и неуклюже забирается на меня маленькой обезьянкой в смешной пижаме с разноцветными мышатами.
— Мама… — обнимает меня, прижимается и зевает. — Мамуля…
Сердце тает и растекается нежностью. Я целую сына висок, поглаживаю по спине и тихо спрашиваю:
— Почему не спишь?
Он такой теплый, уютный и сладкий, что хочется плакать от умиления.
— Не хочу…
Вот сейчас у мамы в круглых глазах проскальзывает паника. Ваня тянется к моей тарелке, подхватывает пальчиками кусочек котлетки, возюкает в пюре и отправляет в рот. Жует, причмокивает, облизывает пальцы и опять прижимается ко мне. Молчание становится густым, как кисель.
Сонно и недоуменно смотрит на Адама, опять зевает и спрашивает:
— Кто это?
10. Глава 9. Есть идеи?
Честно, я не знаю, чем руководствовался, когда решил явиться в скромную двухкомнатную квартиру к Миле. Во мне взыграло, упрямство и злость. Она меня обманула, скрыла ребенка, которого я до этого самого момента представлял абстрактно. И вот он деловито проходит мимо, шлепая босыми ногами, взбирается на Милу, обнимает ее и зевает. Он реален. Это не фотография с милой моськой.
У меня есть сын. Сонный и в смешной пижаме. И Мила — мать. Она уже не девочка, не студентка, а молодая мама.
— Кто это?
Понимаю, что я для маленького Вани чужой и незнакомый дядька, и на меня опять накатывает злость вместе с разочарованием. Он уже говорит, осознает реальность и даже в футбол играет. И это я должен был учить его, как пинать мяч на заднем дворе дома, а не какой-то Лёша.
— Я твой папа, — говорю я.
Мила поджимает губы, а Ирина, ее мама, откладывает вилку. Ваня водит крохотным пальчиком по остаткам пюре в тарелке и заявляет:
— Нет, — облизывает палец и роняет голову на грудь молчаливой и испуганной Милы.
Ваня смотрит на меня своими большими глазами и вздыхает:
— Мой папа — космонавт, — и лицо такое невозмутимое и спокойное, что я теряюсь на несколько секунд. — Он на луне.
— Вань, — начинает Ирина, а он поднимает лицо на Милу и шепчет, — спать.
— Ванюш… — она слабо улыбается.
— Спать, — повторяет Ваня и неуклюже сползает с ее колен.
— Ваня, — говорю я, и Ирина качает головой.
Замолкаю, потому что в ее глазах вижу предостережение. Лучше молчать. Я ни разу не чувствовал себя таким беспомощным и растерянным. В моих фантазиях этот упрямый мальчуган должен был просиять улыбкой, кинуться на шею, а он меня игнорирует и тянет Ирину за рукав:
— Спать, ба.
— Идем, мой хороший, — она встает и следует за Ваней, который, насупившись, кидает на меня недоверчивый взгляд, а потом фыркает.
Фыркает так, как это делает его мать. Один в один. И это меня тоже обескураживает. Сдерживаю в себе порыв схватить его, прижать к себе и убедить, что я тот самый космонавт. Я. Но подозреваю, что это не окончится смехом, улыбками и ласковым шепотом “папа”.
Ирина закрывает дверь, а Мила прячет лицо в руках, облокотившись о стол. Делает вдох и выдох. И так несколько раз, а затем шипит, как разъяренная кобра:
— Чтоб тебе пусто было.
