Велики хранились у входа в конюшню,
что было довольно логично. Саша несколько забеспокоился за чистоту колес, но
обошлось, поскольку в стойло их не поставили.
Толстой сдал железных коней гостям в
целости и сохранности, и Саша с Никсой чинно и осторожно, под покровом сумерек
осеннего вечера, вывели их из Китайской деревни, и оседлали только в Екатерининском
парке.
- А что за новелла про дьявола и ад? –
спросил по дороге Никса.
- Мастрид, - сказал Саша. – После
Рабле прочитаешь. На французском наверняка есть.
Вернувшись к себе, Саша принялся за
дневник и описал там встречу с Алексеем Толстым, правда, опустив некоторые
детали, и записал, все, что узнал про род Перовских.
- В дневнике этому не место, Александр
Александрович, - заметил Гогель.
- Зато не потеряется, - сказал Саша. –
Бывают же лирические отступления! Зато запись длинная.
- Хорошо, - смирился Григорий
Федорович. – Пусть так.
- Что вы еще можете о них рассказать?
- Старший из Перовских Николай был
Таврическим губернатором, - сказал Гогель.
- Это отец Льва? – спросил Саша.
- Да, - кивнул гувернер.
«И дед нашей Софьи Львовны», - отметил
про себя Саша.
- Младший брат Николая и Алексея – Лев
был министром внутренних дел, - продолжил Гогель.
- Это другой Лев Перовский? – спросил
Саша.
- Да, - кивнул Гогель. – Лев
Алексеевич - дядя Льва Николаевича.
Саша записал и начал рисовать
родословное древо.
- А другой брат Василий был
Оренбургским и Самарским генерал-губернатором, - продолжил Григорий Федорович. -
Младший из братьев Борис Алексеевич – граф, генерал-майор и член свиты
государя.
- Странно, что мы еще не пересекались,
- заметил Саша.
- Пересекались, - сказал Гогель, - вы
просто не помните.
Да, для Перовских стоило завести
отдельный журнал. Точнее досье. И заносить туда все касающиеся их новости. В
том числе про девочку Соню.
Та Софья Перовская или не та?
- Для тринадцати лет начитанность
просто феноменальная, - заметил граф, вернувшись в свой китайский домик.
- Фееричная, - усмехнулась Софи, - и
резонёрство – тоже.
- Ты слишком строга к нему, - возразил
Алексей Константинович. – Это не резонерство – это независимость суждений.
- Скорее необоснованность, чем
независимость.
- Смелость, - уточнил граф.
- Наглость, - сказала она. –
Подросток, который судит о «Божественной комедии».
- Подросток, который ее читал.
- Только «Ад».
- Не требуй слишком многого! И не
морализаторство у него, а политическая программа.
- Понимаю тебя! – усмехнулась Софи. –
Трудно быть объективным по отношению к человеку, который только что в глаза
назвал тебя классиком. Через сто лет тебя будут читать, Толстой!
- Почему ты считаешь, что нет?
- Потому что есть Тургенев,
Достоевский и твой троюродный брат Лев!
- Вот уж кто резонёр, - сказал граф.
- В «Севастопольских рассказах»?
Преувеличиваешь.
- Зато «Юность», - сказал Алексей
Константинович.
Молодой талантливый автор Лев
Николаевич Толстой, кроме «Севастопольских рассказов» успел опубликовать только
трилогию «Детство», «Отрочество» и «Юность», но уже удостоился восхищенных
отзывов критиков.
Граф вздохнул и отвернулся к окну. Там
уже царила ночная тьма, и только желтый березовый лист прилип к стеклу с той
стороны, словно кусочек янтаря.
Про великого князя Александра
Александровича много слухов ходило. Все сразу обратили внимание, что его
болезнь совпала со спиритическим сеансом в Большом Петергофском дворце. А потом
все заметили, как резко изменился этот мальчик после болезни. Так что версия о
том, что в нем воплотился покойный государь Николай Павлович, которого тогда
вызывали, появилась почти сразу.
