-
Да, конечно.
-
Тогда до встречи в Алексеевском равелине.
-
Не думаю, что настолько…
-
Будет надеяться, - сказал Саша.
Тем
временем карета остановилась. Они спустились на мостовую.
И
Саша пожал руку Алексею Михайловичу.
-
Спасибо, что выслушали, - сказал Унковский.
-
Вас было гораздо приятнее слушать, чем князя Гагарина, несмотря на успехи его
клубничного бизнеса.
Саша
подумал о том, что оба встреченные сегодня предводителя дворянства совсем не
похожи на Воробьянинова Ипполита Матвеевича. То ли народ измельчает в ближайшие
полвека, то ли образ у Ильфа и Петрова получился совершенно карикатурным. Кису
Воробьянинова можно было представить цитирующим малоизвестных поэтов эпохи
декаданса, но не Торквиля. Да и подписаться под либеральной программой Унковского
он бы вряд ли решился. А Унковского невозможно было представить просящим
милостыню на трех языках. Он бы лучше в Белую армию пошёл.
-
Спасибо за поддержку, - сказал Саша. – Нам памятники-то не поставят, Алексей
Михайлович. А если и поставят, то снесут. На русской земле памятники либералам
долго не стоят. У нас предпочитают либо бунтовщиков, либо холопов, либо
тиранов.
-
Почему вы так думаете?
-
Потому что русский человек всегда ищет в свободе что-то ещё, кроме неё самой:
то разгула, то власти, то земли, то денег, то покоя. А свобода – это только
свобода. И больше ничего.
В
советской школе Сашу научили, что крестьянская реформа была проведена в интересах
помещиков. А она вообще не в их интересах. Даже либеральные Унковские
недовольны величиной крестьянских наделов: больно велики.
И
Саша вспомнил карикатуру в учебнике истории, где крестьянин стоит на своем
наделе одной ногой, потому что вторую поставить некуда.
Как же
трудно царю проскочить в игольное ушко между крестьянским бунтом и дворянским
заговором!
Возле
поезда собралась толпа: его знакомые студенты, полузнакомые студенты и совсем
незнакомые, ректор Альфонский, Морозовы, Гучков, Солдатенков, Крестовников,
Мамонтов. В утечке информации Саша был склонен винить купечество.
Младшая
тигрица Мария Федоровна держала высокую серебряную клетку, в которой вместо
канарейки свернулся клубочком маленький рыжий котенок, судя по степени
пушистости, родственник того роскошного котяры, который спал у Саши в ногах,
когда он гостил у семейства Саввы Васильевича.
-
Это вам, Ваше Императорское Высочество! – с поклоном сказала тигрица.
Котёнок
вскочил на лапы, выгнул спину и зашипел. А Саша вспомнил соответствующую сцену
из мультфильма про Малыша и Карлсона, где Фрекен Бок приносит кошку Матильду в
похожей клетке.
На
этом подарки не закончились.
Ректор
Альфонский преподнёс трехтомник Джона Локка на английском языке и графический
портрет философа, а Гучков – лучшую шаль со своей фабрики для государыни и
целый набор свертков с тканями для августейшей фамилии.
Мама́,
вроде, шалей не носила, но маркетинговый приём Саша оценил. Сам бы так сделал.
Он
оставил себе кота и первый том Локка на почитать в дороге, а остальное поручил
камердинеру Кошеву.
-
Вещи с нами? – на всякий случай спросил Гогель.
-
Так точно, Ваше Превосходительство! – отчитался камердинер. – Все на месте.
Они
сели на бархатные сиденья купе, дебаркадер, платформа и толпа провожающих
поплыли назад, а в приоткрытое окно подул теплый вечерний ветер.
Вдоль
дороги шумели леса с последними отцветающими рябинами и зацветающими липами, и воздух
был наполнен их сладковатым ароматом, смешанным с запахом хвои и одуванчиков.
