В то время, когда евреи дают работу так называемым, «палестинцам», а в еврейских университетах на равных учатся «палестинские» юноши и девушки, в «палестинских» же домах с молоком матери прививают настоящую звериную ненависть к тем, кто кормит их и обучает!
Хадис медленно шел вдоль стены мимо надвинувшегося на него зала:
– Арабо-израильский конфликт есть только конфликт двух цивилизаций… Люди и звериная ненависть: вот истоки этого конфликта!
Сегодня даже каждый начинающий психолог знает: этот конфликт не разрешим! И он будет длиться до тех пор, пока одна из сторон не истечет кровью и не погибнет!
– Израильская шестерка! – студент в кипе плеснул было в лицо Хадису какой-то жидкостью, но сбоку оказалась Хаймалка и сбила стакан на пол.
– Бей жидовку! – бросил кто-то в разгоряченную толпу.
Произошедшее дальше оказалось тем финалом, которого так внутренне жаждала агрессивная толпа: Хадис был сбит с ног, женская рука сорвала с Хаймалки цепочку с шестиконечной звездой и швырнула ее под чьи-то сапоги.
Страшное месиво озверевшей толпы в мгновение взяло Хаймалку в плотное кольцо, сбило на пол…
* * *
…Вместо любви – ненависть…
Вместо мира – война…
Вместо любви – проклятье…
Вместо Храма – Стена…
* * *
…По комнате растекался мягкий свет ночника, заботливо стараясь быть в стороне от кровати Хаймалки, словно боясь коснуться ее подраненного тела.
Из госпиталя, почти к полуночи, ее привезли домой и теперь, после всевозможных блокад, она спала, положив поверх подушек уставшую, подернутую синяками, руку.
…В приоткрытую дверь заглянула мать. Лия всматривалась в осунувшееся лицо дочери, пытаясь вслушаться в ее дыхание.
С трудом сдержав рвущийся из горла плач, вернулась в зал. Приглушенный свет ночника выхватывал из полумрака сгорбленную фигуру отца Хаймалки – пятидесятилетнего профессора.
Майкл сидел на краю дивана, опершись локтями о колени и подперев кулаками лицо.
Лия села рядом, неслышно плача, утерла глаза. Сжала кулак, из которого вытекла золотая цепочка с шестиконечной звездой.
Они долго молчали – две затихшие на диване фигуры.
Конец золотой цепочки, вытекшей из руки Лии смутно блеснул в полумраке.
Лия перевела глаза на стоявший напротив сервант: за стеклом, на одной из полок, в каком-то немом ожидании, замерли серебряный семисвечник и рядом небольшая, с ладонь, икона. За ними темнели корешки нескольких книг. Среди них были сувенирные издания Библии и Корана.
Лия, зажав ладонью рот, сопротивляясь накатившей волне плача, словно продираясь сквозь удушье, с каким-то упреком и ненавистью, проговорила:
– Это ты все сделал! Ты и такие же трусливые евреи, как ты! Где они, ваши так называемые ценности?! Где?! Либералы поганые! Это все – вы! Вместо того чтобы уничтожать эту мразь, вы обучаете их, оплачиваете их университеты! А вместо благодарности – кровь моей дочери?! Вам не ценности нужны! Вы просто трусы! Вы покупаете свое благополучие, свою поганую безопасность ценой детской еврейской крови!
– Замолчи! – едва сдерживаясь, выдавил Майкл.
– Это я должна молчать?! Ты подставляешь звериной толпе единственную дочь, а я должна молчать? Убирайся! Я не хочу тебя видеть! Вон отсюда!.. Убирайся!
Майкл, словно обмякнув, опустил плечи, бросил к полу глаза.
Мгновение, другое… он поднялся и вышел из зала.
Лия в безмолвном плаче ткнулась лицом в ладони. Меж пальцев стекла золотая цепочка и шестиконечная звездочка.
