Антонио стоял в стороне, не говоря ни слова. Но от его взгляда по спине прокатилась холодная волна. Он всегда смотрел так – будто уже решил всё за меня, а я лишь должна подчиниться.
Он подошёл ближе. Каждый его шаг отдавался в груди тяжелым гулом. Когда он остановился рядом, почувствовала, как пространство сжалось. Его тень легла на меня, холодная и тяжёлая.
Я подняла голову. Наши взгляды встретились.
– Что ты вытворяешь, Бриэль, – голос его был тихим, сдавленным, но не менее страшным от этого. – Ты выглядишь как тень. Глаза впалые, губы бледные. Это как думаешь – тебя люди видят? И меня рядом с тобой?
– Я просто устала… – начала, но он перебил.
– Мне плевать на “просто”. Ты соберёшь вещи – и мы уезжаем отсюда. Немедленно.
Я чувствовала, как его слова пронзают, оставляя следы глубже, чем любые синяки. Но не могла молчать. Не сегодня.
– Я не твоя собственность, Антонио, – тихо, но резко сказала, вставая. – Я не вещь, которую можно увести, спрятать, причесать и поставить в витрину.
Его лицо исказилось. Он резко шагнул вперёд, и, прежде чем я успела отстраниться, схватил меня за плечи. Боль вспыхнула мгновенно, острая, тупая, рвущая.
– Ты будешь молчать, когда я говорю, – процедил он, глядя прямо в глаза. Его голос был хриплым, как будто в нём бурлила ярость, которую он еле сдерживал. – Ты забыла, кто здесь главный?
Я едва дышала. Боль и страх сплелись в горле комом. Он склонился ближе, и я почувствовала запах алкоголя и чего-то тяжёлого, металлического – как ржавчина или кровь.
– Твоя работа, твои пациенты – это ничего не значит. Всё, чем ты живёшь, – это я. Я дал тебе имя, крышу, статус. Как думаешь, кто ты без меня? – он резко сжал пальцы. – Никто.
– Пожалуйста. Хватит. Ты причиняешь мне боль…
Он будто не слышал.
– Ты не забыла, почему ты здесь? Почему ты носишь мою фамилию? Ты думаешь, ты единственная, кто может быть рядом со мной? Если я захочу, я приведу любую. Но я выбрал тебя. Из благодарности. А ты мне отплачиваешь холодом и жалкой усталостью.
Он резко отпустил меня, и я рухнула обратно на диван, не сразу почувствовав, как колени предательски дрожат. Он смотрел сверху вниз – как на сломанное украшение, которое можно починить… или выбросить.
– Если ты ещё раз доведёшь себя до такого состояния, – его голос стал ледяным, – я закрою тебя в этом доме. Ни больницы. Ни прогулок. Ни телефона. Только ты – и я. Как игрушка, которой можно любоваться, если она молчит.
Я не плакала. Слёзы при нём – это была слабость. Он это чувствовал и наслаждался этим. Я лишь стиснула зубы и с трудом проговорила:
– Я поняла. Это не повторится.
Он кивнул, будто ставя галочку – задача выполнена. Уже разворачиваясь, бросил через плечо:
– Помни: если ты снова будешь выглядеть так, будто от меня страдаешь, – ты узнаешь, что такое настоящая изоляция.
Он ушёл. Тяжёлый звук его шагов растворился за дверью. А я осталась в тишине, полном одиночестве и с тупой пульсацией боли в плечах, которые он только что сжимал.
И только тогда позволила себе вдохнуть – коротко, резко. Всё внутри дрожало. Я не знала, сколько ещё продержусь. Но я знала одно: он не шутил. Никогда не шутил.
