- Люба, - медленно произносит мама.
- М? - поднимаю на нее взгляд, которым перед этим шарила по столу в поисках чего-нибудь кисленького.
- Люб, а ты со своим этим… не согрешила?
- В каком смысле? - бормочу, краснея.
- Ты спала с этим своим хулиганом? - строже спрашивает она.
Я тяжело сглатываю.
- Мам… - произношу тихо и пячусь к двери.
Она выключает печку и, бросив на стол лопатку, идет на меня. Разворачиваюсь и бегу в свою комнату, которой служит зал. Забегаю, а мама - следом за мной.
- Люба! - рявкает она так, что я, как в детстве, поджимаю задницу, чтобы по ней не прилетело тяжелой маминой рукой. Отступаю за диван, создавая между нами преграду. - Ну? Спишь с этим непутевым?
- Чего это он непутевый? Он и джинсы мне вон купил, и шубу обещал.
- Обещал он! - ругается она. - Мне тоже много кто чего обещал. Так спишь?
- Было пару раз, - бубню, опуская взгляд.
- Ну что за дура? - всплескивает мама руками. Срывает с плеча кухонное полотенце и пытается ударить меня им по заднице, но я вовремя отскакиваю. - Где твои мозги? Весь двор будет называть тебя потаскухой! А если в подоле принесешь? Что люди скажут? Как я им в глаза смотреть буду?
- Мам, да все так делают! Сейчас другое время!
- Всегда одно и то же время! Власть сменилась, люди - нет! Так что? Когда эти дни были последний раз?
Я хаотично подсчитываю в уме и чувствую, как вся кровь отливает от лица.
- Мам, - выдавливаю сипло, и вижу, как она меняется в лице. Во взгляде разочарование и ярость.
- Ну что за идиотка! - ревет она, срывая голос. - Собирайся, пойдем в женскую консультацию.
- Я не пойду, - быстро качаю головой. - Там мама Ленки Куравлевой работает.
- Собирайся, я сказала! Пока за косы тебя туда не отволокла! Ну дура, ну дура, - причитает она, выходя из моей комнаты.
В консультации битком. Туда-сюда снуют женщины, в основном беременные. Глядя на их животы, я задыхаюсь. Мне то жарко, то знобит. К горлу опять подкатывает тошнота и, пока мы ждем в очереди, я дважды выхожу на улицу, чтобы подышать свежим воздухом.
Когда подходит наша очередь, мои ноги уже ватные, а голова плохо соображает. Врач - женщина лет пятидесяти в строгих очках с черной оправой - осматривает меня не очень нежно. Мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не закричать. Она так бесцеремонно проводит осмотр, что, кажется, ковыряется даже в животе.
- Надо еще УЗИ сделать. Одевайся и давай на кушетку. Низ живота оголить, - грубо говорит она.
Я, как могу быстро, соскакиваю с ужасного кресла, натягиваю белье и топаю босиком через весь кабинет на кушетку. Мама следит за мной, как коршун, а мне приходится душить истерику, которая то и дело пытается прорваться наружу. Никогда еще меня так сильно не пугал осмотр у гинеколога.
Врач выдавливает мне на живот гель и начинает водить датчиком.
- Беременность примерно три-четыре недели. Судя по твоим месячным, все пять. Но плод маловат.
- Господи, - выдыхает мама. - Дура, - бросает в сердцах.
- Знаете, сколько их таких? - врач скептически кривит губы. - Глотнули свободы, а теперь не знают, что с ней делать.
- В наше время такого не было, - качает головой мама.
- Думаете сильно времена изменились? Это люди меняются. И не в лучшую сторону. Каждый день по две-три вот таких, - кивает на меня, - приходит. И на аборты целая очередь. Одевайся.
Она бросает мне на живот салфетку, которая тут же прилипает к гелю. Ее недостаточно, чтобы вытереться досуха, но я не решаюсь попросить еще. Я и так готова сейчас умереть или хотя бы просто стать незаметной. Хоть на минутку, чтобы перевести дух.
