– Итак, господин Джемуга, простите, не знаю Вашего настоящего имени отчества, да и никто, наверное, о Вашей родословной ничего не ведает, – начал допрос представитель органов правопорядка, – давайте вернемся, с чего вчера начали, но в чем Вы упорно пытаетесь нас запутать; хочу сразу сказать, что приведенные Вами накануне доводы мы проверили и не нашли, поверьте, никакого им подтверждения. В свою очередь хочу пояснить, что доказательств Вашей вины у нас предостаточно и что мы – даже без Ваших признательных показаний! – сможем упрятать Вас на значительный срок заключения. Согласен, скомбинировать обвинение пока будет намного сложнее и дольше, но результат все равно окажется единственно правильным, ведущим Вас на «длительный отдых». Ну, так как, господин Джемуга, сможем ли мы с Вами найти обоюдовыгодное решение возникшей проблемы или Вы согласны на полный срок заключения, равный, повторюсь, десяти, а в лучшем случае, девяти годам тюремного лагеря?
– Доводы твои, прокурор, – криминальный авторитет нисколько не церемонился, – кажутся мне нисколько не убедительными. Что у вас на меня есть? Да, по сути говоря, практически ничего, а именно: нашли какой-то непонятный труп, а чтобы связать с ним меня, провернули какую-то непривлекательную «подставу», подкинули якобы причастное к убийству оружие, затем подделали экспертизу, что якобы на нем мои отпечатки пальцев; заметьте, я допускаю, что именно из него был застрелен вменяемый мне человек, а значит, вы не сфабриковали тот документ, как, скажем, все остальное; ну, а до «кучи» подговорили еще какого-то непонятного свидетеля, которого я и видом не видывал и слыхом не слыхивал, даже в противовес его утверждениям, будто бы видел меня в тот самый момент, когда я спускал курок и стрелял в какого-то там человека. Однако, прокурор, даже все вместе взятое, сейчас перечисленное, я считаю не самым важным, что должно тебя сейчас беспокоить…
Здесь, придав себе злобно-ехидное выражение, бандит прервался, ожидая, какой эффект произведет на собеседника высказанная им последняя фраза. Тот своим чередом непонимающе уставился на грозного и опасного собеседника, обозначая недоумение самым обыкновенным вопросом:
– Что ты хочешь сейчас сказать?
– Хм, – злорадствовал дерзкий преступник, наваливаясь на стол и приближаясь лицом к непонятливому оппоненту, – только то, что ты очень мало интересуешься личной жизнью нахального, нерадивого отпрыска и, наверное, даже не знаешь, где он может сейчас находится. Проясни побыстрее щекотливый момент, а потом мы продолжим нашу беседу; мне бы очень не хотелось, чтобы ты, «мусор», – так закоренелый преступник обращался ко всем представителям правоохранительных органов, – упустил некоторые жизненно важные аспекты, связанные с семьей, а потом винил бы в случившихся неприятностях снова меня.
– Что ты, «грязная мразь», сделал с моим ребенком?! – наливаясь пунцовой краской, в гневе закричал советник юстиции. – Только попробуй с ним что-нибудь сотворить, и я лично тогда тобою займусь!
– О чем ты, прокурор, говоришь, – не переставал «зловредничать» погрязший в криминальной жизни преступник, не спускавший с монгольского лица самодовольной улыбки, – я сижу в четырех стенах, в отдельной, «мать твою…», камере. Ты, я думаю, человек разумный, поэтому задайся вопросом: как я мог отсюда выйти и навредить твоему несмышленому сыну? – здесь он вернулся в обычное положение и стал медленно выстукивать пальцами по верхней части стола похоронный мотив, не замедлив печально прибавить: – Повторюсь, я просто переживаю, как бы с ним чего случилось – только и всего.
