Чада, домочадцы и исчадия - страница 14



У меня отлегло от сердца: в случае нештатной ситуации, черепа теперь ничего с ними не сделают.

И тут же закололо тревогой: теперь, в случае нештатной ситуации, черепа не сделают с ними ничего...

Первым вошел седоусый. Вошел, ведя коня в поводу, снял шлем, пристроив его на локте. Молча дождался, пока его товарищи войдут вслед за ним. Я тоже говорить не спешила: первые пришли —  пусть первые и здороваются!

Я не знаю, как!

Молчание затягивалось. Я почти уверилась, что убивать меня не будут, успокоилась, и теперь усиленно думала за яблочный пирог, выявленный в закромах Родины инвентаризацией...

—  Ну здравствуй, Премудрая, —  отчетливо скрипнув зубами, выдавил наконец седоусый.

Почувствуйте себя самозванкой, дубль второй! 

Ну, если они ко мне по должности обращаются, а сами не представились, то, наверное, так и надо, да? Здесь, наверное, так принято?

Порывшись в памяти, я откопала там более-менее подходящий ответ:

—  И вам поздорову! С чем пожаловали, гости дорогие?

—  Отдай нашего побратима, ведьма! —  прогудел седоусый.

И кто-то из-за его спины гулким басом зловеще добавил:

—  А не то мы тебя посечем!

Страх проступил холодным потом на спине, продрал от макушки до пяток морозом осознания: я сама их впустила внутрь охранного периметра, я сама лишила себя защиты!

Хлестнуло порывом ветра, взметнуло мои волосы. Небо потемнело, вспухло пузатыми тучами, и я зло зашипела: ваша работа, выпендрежники? Так не стоит утруждаться, я и так испугана до икоты!

Зарычал, выступая вперед, пес —  только что он сможет, против оравы вооруженных мужиков?!

От злости на себя, на них и на ситуацию потемнело в глазах, закололо в кончиках пальцев и от живота к сердцу прошла тянущая, сосущая волна…

А потом мне стало весело:

—  Да забирайте! —  щедро разрешила я храбрецам, которым понадобилось всего лишь шесть вооруженных рыл для разговора. —  Ну, в самом деле: у меня по описи и так добра с головой, вот только богатыря в хозяйстве и не хватало. Вас же, поди, не прокормишь!

Как же просияли они лицами —  загляденье просто! А затем переглянулись, потоптались...

—  А где? 

—  Что —  где?

—  Илья!

Я лишь пожала плечами, насмешливо глядя на них сверху вниз (с крыльца-то):

—  А я почем знаю? Он мой побратим  —  или ваш?! 

В стойле всхрапнул Булат, по голосу судя —  с трудом удерживая смех.

Я полюбовалась, как сияние стекает с лиц, и щедро повела рукой:

—  Ищите!

Богатыри смотрели на меня растерянно, я на них —  ласково, по-доброму.  И хотя душу приятно грело злорадство, свой страх я все еще не чувствовала отомщенным. А потому припомнила еще кое-что из сказочных сюжетов:

—  А чтобы у вас мыслей глупых не возникло… Слуги мои верные! —  позвала я, и порадовалась, до чего хорошо получилось:  властно, требовательно, пронзительно. —  Приглядите-ка за гостями дорогими, чтобы у них к рукам чего не прилипло! 

И глумливо добавила:

—  Но если найдут побратима —  разумеется, могут забрать!

И, величественно кивнув, развернулась и пошла в избу. На пороге спохватилась, обернулась:

—  Ах, да. Живность мою обидите —  небо с овчинку устрою.

Ну а что? Блефовать так блефовать!

Блеф удался на славу: добры молодцы лицами больше не только не сияли, но и здорово взбледнули.

Правда, вслед за ними, боюсь, взбледнула и я —  потому что на столбах медленно и зловеще разворачивались внутрь двора черепа.

На лавку в избе я осела, а не опустилась.

За закрытыми дверями как-то разом накатило всё: и отголоски пережитого страха, и осознание, с каким огнем я игралась (шутка ли, шесть мужиков, глухой лес, до ближайшего отделения полиции —  шесть дней на собаках и еще чуть-чуть межмировым порталом!).