Седоусый вперся в избу, как к себе домой. Но, напоровшись на мой гостеприимный взгляд, резвости убавил, остановился. А может, не в моем взгляде дело. Может, просто ждал, пока его орлы в комнату втянутся — и она покажется вдруг маленькой, тесной.
Хотя еще недавно места здесь хватало с избытком.
Следом за богатырями в комнату протиснулся пес, уселся — вроде бы рядом со мной, но так, чтобы стол ему, если что, прыжка не затруднил.
Гости мялись у порога.
Я, покачивая ложечкой, смотрела на них — вооруженные мужики смотрели на меня, и, кажется, от моего взгляда чуть ли не робели.
Хорошая репутация у местных Премудрых!
Я приподняла вопросительно бровь:
— Ну? Нашли?
Седоусый (меня так и тянуло мысленно назвать его “витязем”), зло дернул углом рта. Ответом не удосужил, хамло строевое.
— Ну, ищите, ищите! Здесь еще подпол есть, и горница наверху… В печь не забудьте заглянуть!
Младшие богатыри побледнели, да так, что даже в местном скудном освещении стало заметно. Старший упрямо набычился, и стало понятно: заглянут!
И в подпол, и в горницу (страшно подумать, для чего старуха из моих видений могла бы держать их побратима рядом со своей постелью!), и в печь.
Я я вздохнула и махнула ложкой: делайте, мол, что хотите.
Было немного завидно: меня бы кто так искал… А этот, пропажа, своим дорог — вон, ради него хоть куда, хоть к ведьме в пасть!
Богатыри разделились, трое прогрохотали сапогами наверх — и я, не сдержав поганого настроения (да и характера, чего уж греха таить), ласково пропела:
— Осторожнее на лестнице!
И, когда один из младших, потрясенный моей заботой, запнулся, хладнокровно добила:
— Перильца мне сломаете — откуп службой потребую!
Двое, отчетливо стараясь на меня не смотреть, полезли в погреб. Последний, шестой, с лицом отчаянным и решительным, шагнул к печи.
Я посмотрела на кобеля — кобель бдительно и неподкупно стерег гречку в моей тарелке.
— Гостемил Искрыч, пригляди! — едва слышно, почти не разжимая губ, попросила я домового.
И когда серая тень шмыгнула наверх — зачерпнув ложкой каши, протянула псу.
Ну не могу я, когда животное так на меня смотрит!
А потом обыск вдруг как-то резко и вдруг закончился: богатыри собрались внизу, обменялись на уровне взглядов информацией (информация, очевидным образом, была о том, что побратима никто из них не нашел), и потянулись к выходу.
Я проводила их до дверей, с крыльца наблюдая, как они, хмурые и растерянные, оглядывают двор напоследок.
— Ну? Везде поискали? Или еще где посмотрите?
Седоусый ожёг меня взглядом. Но до ответа так и не снизошел — ухватил своего коня за повод, оглянулся на своих. Скомандовал отрывисто:
— Уходим!
И это его хамство стало последней каплей.
Обида, злость и желание постоять за себя захлестнули с головой. Затопив здравый смысл.
— Не так быстро, гости дорогие!
И калитка, оставленная нараспашку, с грохотом захлопнулась сразу после этих моих слов.
* * *
Небо потемнело в один миг. И голос ведьмы, в коем не было слышно и капли почтения к воинам, княжьим людям, да и попросту — старшим, прозвучал сверху:
— Вы в мой дом с недобрым намерением пришли, меня неповинно обвинили. Надо бы извиниться.
Богатыри развернулись как один. Медленно, неторопливо. И у всех, как у одного на лицах мысль: “Ты, ведьма, нас тут пугать что ли вздумала?”.
Ну так мы тебя не боимся!
Она стояла на крыльце.
Молодая, но не юная. Чужая. Странная. Слишком короткая коса, слишком мужской взгляд. Умудренная годами и заслужившая этакую честь старуха могла так смотреть, а не девица, не нюхавшая ни железа, ни ведьминских зелий.
