Я постояла еще немножко, успокаивая расшалившееся сердцебиение, и вышла к людям.
Те смотрели на меня с надеждой:
— Все? Прогнала, матушка? — уточнил тот самый мужик, что выступал послом, очевидно, местный староста, или кто тут у них за главного.
— Она убежала, но вернется, — задумчиво произнесла я. — А скажите-ка мне, люди добрые, вы из леса в последние дни ничего такого-этакого не забирали? Что не положено вам брать?
— Да как можно, матушка! — дружно загомонил народ, на всякий случай переглядываясь и одаривая соседей подозрительными взглядами. — Да мы ж никогда! Мы ж чтим!
— А если подумать? — напирала я.
Ну не похожа была чуда-юда на злобное чудище (хоть и похожа!). Поклон этот. И напасть на меня не пыталась. Не уверена, как тут у чуд-юд с умением врать, чай не фейри, но все-таки было очень похоже, что для басчинств у нее свои резоны. И, может, я и не разбираюсь в чудищах, зато в людях — немножко. И всегда найдутся те, кто какой-то запрет захочет обойти.
— Нука-сь! — командирским голосом заорал староста поверх голов так, что даже продолжающие подбрехивать собаки замолкли на несколько мгновений. — Кто в лес давеча ходил? Выходите ответ держать! Кто делал, что делал, да поживее, у матушки Премудрой и поважнее есть дела, чем с вами тут кукарекаться!
Вот это я понимаю — лидерские задатки! Я посмотрела на старосту с уважением, надо будет хоть узнать, как его зовут.
— Когда чудище в деревне объявилось? Позавчера в ночь? Вот пусть выйдут те, кто был в лесу днем до того! — внесла я коррективы в запрос старосты.
Из толпы медленно и неохотно начали выходить люди, а староста попутно их мне представлял:
— Демьян, Ипат, Кузьма, Маланья, о, Ульянка, а тебе чего дома не сиделось?
Ульянка, хорошенькая девчонка лет двенадцати, застенчиво спряталась за единственную вышедшую женщину, и староста махнул рукой.
— Это все?
— Так ведь лето только-только началось, матушка! Сейчас в поле да в огороде самый труд, грибам да ягоде не время, у зверя шкура нынче худая, летняя, да и сам он нынче тощий: детеныши только на лапы встали, не до жира сейчас зверю… Вот и выходит, что нечего нынче в лесу делать-то.
Я кивнула, принимая объяснение, и взглянула на ближайшего из мужиков.
Демьян, кажется.
Рослый дядька, с солидным животом и крупными руками в переплетениях вен почтительно склонил голову, в которой черных волос было вровень с сединою, заговорил обстоятельно:
— По глину я ходил, матушка. Я то все больше гончарным делом живу, а в полях-огородах самая страда уже прошла, баба моя с дитями сами справляются — вот и решил наведаться к дальнему оврагу. У нас-то тут рядышком тоже есть, где глины взять, но не слишком она на кругу хороша. Набрал, стал быть, две корзины, водой залил, а работать покамест не пробовал — отмачивается.
Кивнула — понятно мол. Взглянула на следующего
— К дровам мы с Кузькой приглядывались, Премудрая. Валить, знамо дело, в зиму станем, но пометить хворые дерева да сухостой нынче самый срок: зимой-то поди разбери. Вот и учил сына, как выбрать хворое дерево, чтобы лесу не во вред, и как затесы поставить, чтобы к зиме листва сок повытянула… Орешника вот охапку нарезали — хозяйка моя ругалась, что корзинка у нее прохудилась, вот и обновим, стало быть… А больше ничего из лесу и не принесли в тот день.
— Травница я, матушка Премудрая. По травы ходила — еще до свету лес ушла, воротилась, солнышко уж в зените стояло, так я сразу перебирать добычу и села, пока травы не заскучали… Время нынче хорошее, луна в рост идет, так что набрала изрядно…
