А утром я почувствовала себя натуральной нечистью. Той самой, которая не любит петушиного крика: треклятая птица орала, кажется, у меня над самой головой — лично в мое городское, изнеженное цивилизацией ухо!
“Чтоб тебя!” — пожелала я крикуну мысленно, но с таким чувством, что, будь я в самом деле ведьмой, ему бы тут же конец пришел.
Но ведьмой я не была, о чем и возвестил очередной насмешливый оглушительный вопль товарища, отлично чувствующего свою безнаказанность.
Рано радуешься, мерзавец пернатый. Думаешь, то что я не ведьма мне как-то помешает у Гостемила Искрыча супчика куриного попросить? Петушиный бульон, говорят, наваристый!
Петух орал, желудок бурчал, мочевой пузырь требовал немедленного выгула, нос замерз.
Вокруг по-прежнему наблюдалась древне-сказочная действительность.
Нос я могла легко и просто спрятать под одеяло, с действительностью — сложнее.
Загостилась ты, Ленка. Домой пора!
Только сначала…
Торопливо одевшись (на соседнем сундуке были заботливо разложены мои вещи, включая обе рубашки, чистые и выглаженные — цены здешнему домовому нет, ей-ей), я повертела головой, вспоминая, где выход: нужно найти Гостемила Искрыча. спросить где зде…
— Проснулась, матушка? — он возник у дверей, словно почувствовав, что в нем есть необходимость. — А я вот умыться приготовил!
Когда важные утренние дела были переделаны, на столе меня уже ждал завтрак: блины с зайчатиной (не иначе, вчерашнее подношение в дело пошло!), с таком, с медом и сметаной, знаменитая репа (только не знаю, пареная или нет), и то самое молоко, которое я еще вчера успела оценить по достоинству.
Кофе не было. Не было даже чая — вполне ожидаемо, конечно, но…
Умывание колодезной водой, конечно, бодрит не хуже кофеина — но куда меньше радует!
Заверения домового, что водичка-де на серебряном кольце настоянная, для свежести облика дюже пользительная, ситуацию улучшить не смогли.
Осторожно зачерпнув деревянной ложкой (что ж ты такая неудобная!) зеленоватого текучего меда (что ж ты такой вкусный!), я полила блин, и, свернув его треугольником, завела неспешную беседу, прощупывая почву:
— Гостемил Искрыч, а где мы вообще находимся?
— Как — “где”? — встопорщил он брови в удивлении. — В Премудром урочище!
Спасибо, мне все стало ясно!
Но саркастировала я зря, потому что домовой обстоятельно продолжал:
— К восходу от нас человеческие земли лежат, но края здешние не сказать, чтобы людные: там, сям деревенька… Вот ежели дней через десяток пути, через дюжину, так там уже люду поболе. А в стольном граде, сказывают, народу и вовсе — не протолкнуться!
Вслух я не хмыкнула, но из уроков истории смутно припоминала, что в где-то в шестнадцатом веке население Киева в нашем мире составляло то ли пять, то ли семь тысяч человек. Да уж, страшно представить такую толпу!
— Ежели к закату повернуться, так кто там обитает ты, матушка, и сама вчерась вечор видела, — он нахмурился, качнул бородой. — Народишко шебутной, ненадежный. Одно хорошо: силу они крепко уважают, и знают, за кем сила. И что Премудрая бровью поведет — и в баранку их сложит, тоже ведают. У этих тоже свои князья и свои цари, но Премудрым они не указ.
Я только тихо удивилась: ну надо же, вроде бы, одной крови — а гляди ж ты, домашняя нечисть лесную явно не одобряет, но перебивать рассказ не стала.
— На полночь отсюда урочище Прекрасных, на полдень — угодья Искусниц. — И завершил с неподдельным воодушевлением, — А здесь на три дня пути в любую сторону твои владения, матушка!
