Потопывая-поскрипывая, сминая тропку таёжную, добрёл до избы… А там, уж, Манефа с пирожками да куличами колдует…
Негоже, в те времена, было Христа поминать, но те, кто крест нательный носил, не брезговали советские праздники с господними совмещать…
– Христос воскресе, сестрица!
– Воистину воскресе, брат во Христе!
Перемолвился здравицами Никифор с Манефой, завёл электростанцию, и пошагал обратно… За гостинцами…
* * *
Вернулся Никифор на место, где «газон» встал… А там… Вонь непотребная!!! Такая вонища стоит, что мухи в полуметре, на лету. дохнут…
Мука рассыпана по траве, конфеты разбросаны… Банки со сгущёнкой, прокусанные мощными челюстями, то там, то тут… И вонь… Вонь непотребная…
– Где ты, хозяйнушка? – громко выкрикнул Никифор, снимая карабин с плеча, – Выходи! Погутарим!!!
Недолго таилась росомаха… Вывалилась из малинника, встала бочком, изогнула спину, чтобы больше и ужаснее казаться, и заурчала…
Бочком, бочком движется… Чует запах пороха, но наглость звериная своё берёт… Рычит, сволота!
Никифор – настороже, палец – на курке… А она… Она, растрепавшая мешок муки, раскидавшая и обгадившая «гостинцы»… Скалится… Скалится, гадина… Рычит… Урчит… Будто выговаривает: «Моё это! Моё!»
* * *
Не стал опытный егерь связываться со звериной таёжной…
Не щёлкнул курком карабинным, несущим смерть…
«Остались вы, Васька да Ванька, без конфет…» – буркнул дел, – «Не обижайтесь, уж… Росомахе… Тоже… Пасха…»
(5 апреля 2014 г. 00.01.)
Взялся Никифор с внучатами картошку полоть…
Встали раненько, только солнышко, за сопкой, розовинками небушко озарило. Позавтракали наспех, и в огород.
Дед мотыгой междурядья облагораживает, а внучата – в рядках просянку да мокрицу, повилику да лягушатник выискивают. Дёргают совестливо, с корнями. Чтобы второй раз работу не делать!
Сорняки в междурядья складывают кучками. Гусям да курочкам «на салатик»…
Дед внучат шутками-прибаутками подбадривает, добрыми словами похваливает… А те, и рады стараться!!! Пыхтят, сопят, дело доброе творят!!!
Не заметили работнички, как солнышко в самый зенит забралось, и полдень обозначило.
Затих ветерок, спрятался в высоком разнотравье на отдых. А солнышко, знай, жарит да парку поддаёт… Июль – макушка лета!!!
– Ну, всё! Баста! – скомандовал Никифор, взглянув на помощничков. А у внуков – рубахи мокрые, бисеринками пот на носу поблёскивает, да по щекам скатывается.
– Соток пять отмахали! – со знанием дела, сказал Васька, старший внук.
– Считать не могёшь! Тут, целых шесть, пожалуй, будет! – отпарировал Ванятка.
Попили труженики кваску холодненького, да прилегли на меже. Передохнуть… Жилочки-прожилочки расправить, да усталость Матушке-Сырой Земле отдать…
* * *
Замер воздух на опушке. Ни веточка не вздрогнет, ни листик не шелохнётся. Только одна осинка, бедная, без ветра дрожит. Хоть и жара стоит, а будто мёрзнет она…
Лежат работнички в траве, в небушко синее поглядывают. Ищут глазами жаворонка, который, в неизмеримой высоте сочиняет звонкую песенку о лете. Где-то рядышком кузнечики-краснопёрки свои скрипочки настраивают. В мокрой ложбинке лягушки перекликаются; хвалятся – кто больше комаров да мошек съел…
Вдруг, на рябиновый куст села птичка-невеличка… Тиньк! Тиньк! Тиньк! И хвостиком смешно подёргивает.
– Дедушка! А как эту птичку зовут?
– Трясогузка.
– Как? Как?
– Трясогузка, говорю! Видишь, как хвостиком трясёт?
– Ага! Вижу. А трясогузка – полезная птица?
