Кого же так побаивались мальчишки? Кого сравнивали со сказочной Бабой Ягой? Кто такая – Манефа?
* * *
Давным-давно это было… Зимней порой…
Ещё молодой, только назначенный егерем, Никифор, отправился в обход. Да, нарвался на медведя-шатуна. Досталось ему тогда крепко от старого мишки, растревоженного браконьерами. Подрал он Никифора так, что живого места на нём трудно было найти.
Три дня искали его охотники по тайге. Дальше искать метель помешала. Посчитали тогда его погибшим.
Пришли к жене его, Аксинье, и дочке Наташке, и сказали: «Так, мол, и так!» Вытащила Аксинья из комода чёрный вдовий платок, да рановато…
Очнулся Никифор в незнакомом месте. Тепло, травами пахнет… Три лампады горят у старого Деисуса… И тень… Шепчет что-то, и крестным знамением себя осеняет…
– Кто ты, добрый человек? – прохрипел Никифор.
– Манефа! Монахиня! Отшельница я… Не бойся, мил человек! Ты в моём скиту – как у Христа за пазухой…
– Как я здесь оказался?
Монахиня рассказала Никифору, как тащила его, разодранного медведем, почти сутки на еловых лапах. Как отогревала, как раны обихаживала травами таёжными да молитвами во здравие.
Так они и познакомились…
Неделю спустя, Манефа свела Никифора до дому, и стала там самой желанной и долгожданной гостьей.
Манефа не бросала семью егеря в трудную минуту. Она была рядом, когда скоропостижно скончалась Аксинья. Она утешала-пестовала, осиротевших, Ваську и Ваньку. Стала им крёстной матерью. Ненавязчиво отшельница привела Никифора к Богу.
Тот, не то чтобы, истово верил, но утром и вечером обязательно молился. Не забывал свою благодетельницу-спасительницу. Всячески помогал ей, но и не докучал.
Сколько ей было лет? Одному Богу известно. Старушка… Худенькая, но крепкая. Жила себе на берегу озерца, которое в народе называл Пятачок. Огородик да коза Фифа – вот и всё её добро!
* * *
Манефа пришла, как и было оговорено, с дедушкой. Мальчишки ждали её на крыльце.
Может, чёрное монашеское одеяние пугало мальчишек? Или пергаментный лик, испещрённый морщинами? Кто знает…
Монахиня подошла к детям, перекрестилась и поклонилась в пояс.
– Ну, здравствуйте, крестнички! Как ночевали-почивали?
– Здравствуй, крёстная! – Васятка бросился навстречу, и обнял старушку.
– Здрасьте, бибийга! – насупившись, поприветствовал её Ванька.
– Ну, бибийга, так бибийга… – усмехнулась Манефа, – А я вам, тут… От белочек… Орешков принесла…
Гостинцу и Ванятка обрадовался. Развязав мешочек, ребятня стала звонко щелкать лещиной.
– Крёстная! А, правда, что белки тебе сами орехи таскают? Дикие пчёлы – мёд, лисы – куропаток? – поинтересовался Васька.
– А, как же… Конечно, правда!
– Брешешь, бибийга! – констатировал Ванька.
– Вот-те, крест, Ванечка! Сами и таскают! – Манефа едва сдерживала смех.
– Сами… Сами… Не бывает так… – бурчал Ваньша, как старый дед, – Мне, вон… Никто не приносит… Кто их заставляет?!
– Как, кто? Господь Бог!
– И, как это он их заставить может?! – Ванька соскочил с крылечка, и встал, подбоченившись.
– А, вот так! Ты, малыш, стой. Не шевелись. Что бы не случилось… Ладно?
– Ну, стою…
Манефа встала рядом, перекрестилась, и стала что-то тихонечко напевать. То ли песню какую, то ли молитву…
И, вдруг, ей на голову и мгновение спустя, на ваняткину макушку… уселись два лесных голубя.
Оцепенели мальчишки с открытыми ртами. Чудо чудное… Диво дивное…
А голуби сидят себе, воркуют… Будто переговариваются друг с другом. Или людям что говорят?
