– Однако она выжила, – продолжал врач. – И здесь начинается самая необычная часть истории. Через двенадцать часов после операции, когда Елизавета всё еще находилась в реанимации под воздействием сильнейших седативных препаратов, приборы зафиксировали странную мозговую активность. Не просто необычную – невозможную для человека в таком состоянии.
Он повернул к Алексею лист с графиками и диаграммами.
– Это электроэнцефалограмма обычного пациента в коме, – он указал на верхний график с редкими, пологими волнами. – А это – ЭЭГ вашей жены.
Второй график выглядел совершенно иначе – частые, острые пики чередовались с периодами почти полного затишья, а затем сменялись хаотичными всплесками активности.
– Что это значит? – спросил Алексей.
– Если говорить упрощенно, её мозг функционирует в нескольких режимах одновременно. Часть показывает глубокую кому, часть – состояние активного бодрствования, а третья часть… – Черновский помедлил. – Третья часть демонстрирует мозговые волны, которых мы раньше не фиксировали ни у одного живого существа.
Он перевернул страницу, показывая новый график – необычные зигзагообразные линии, пульсирующие с неравномерными интервалами.
– Это паттерны активности, которые мы научились распознавать как темпоральные флуктуации – взаимодействие сознания с забытыми минутами, если использовать терминологию Ордена.
– Вы хотите сказать, что её мозг… перемещается во времени? – недоверчиво спросил Алексей.
– Не совсем так, – покачал головой Черновский. – Скорее, её сознание существует одновременно в нескольких временных потоках. Большая часть находится в забытой минуте – моменте аварии, травматическом событии, которое ваш разум вытеснил из памяти. Но некоторые фрагменты её личности всё ещё связаны с физическим телом здесь, в нашем временном потоке. И эта связь – тонкая нить, которая не даёт ей окончательно исчезнуть в лабиринте забытых минут.
Он закрыл папку и внимательно посмотрел на Алексея.
– Когда вы увидите Елизавету, помните – физически она жива и относительно стабильна. Благодаря новейшим методикам поддержания жизнедеятельности, разработанным нашими специалистами, мы смогли предотвратить мышечную атрофию и другие осложнения, типичные для длительного коматозного состояния. Но её разум, то, что делало её личностью, по большей части отсутствует в этом теле.
– Я всё равно хочу увидеть её, – тихо, но твёрдо произнёс Алексей.
– Конечно, – кивнул Черновский. – Следуйте за мной.
Они вышли из кабинета и направились дальше по коридору. С каждым шагом Алексей чувствовал, как сердце колотится всё сильнее. Два года. Два года он жил с мыслью, что Лиза мертва. Пытался смириться, пытался двигаться дальше. А она всё это время была здесь, в нескольких десятках километров от города, живая, хоть и недосягаемая.
Они остановились перед дверью с номером 317. Черновский приложил электронный ключ к замку, и дверь бесшумно открылась.
Палата оказалась просторнее, чем ожидал Алексей. Бледно-голубые стены, большое окно, сейчас занавешенное плотными шторами. В центре – медицинская кровать, окружённая различными приборами и мониторами. И на этой кровати…
– Лиза, – выдохнул Алексей, делая нетвёрдый шаг вперёд.
Она выглядела так, словно просто спала. Никаких видимых повреждений, никаких шрамов на лице. Кожа бледная, но не болезненно-серая, как он себе представлял. Рыжие волосы аккуратно расчёсаны и разложены по подушке. Она даже не была подключена к аппарату искусственной вентиляции лёгких – только тонкая трубка кислородной поддержки в ноздрях и несколько датчиков на висках и запястьях.
