Олег какое-то время просто смотрел, как она работает, затем все же нарушил благоговейную тишину.
– Варвара?
Она вздрогнула, повернулась. Теперь софит светил на нее со спины, и волосы обычного сероватого цвета наполнились холодным белым мерцанием. Она смотрела на него сверху вниз, неотличимая в ту минуту от своих строгих святых.
– Да?
Голос гулко ударился о стены, помножился на хоральное многоголосье.
– Меня зовут Олег, я из Академии Реставрации. Собираю информацию о художнике Архипове.
– Подождите, я к вам спущусь.
Варвара быстро и ловко слезла с лесов, вытерла о футболку, уже изрядно перепачканную, руки от краски.
– Может, вы что-нибудь слышали о художнике? Знаете архиповские места?
Вблизи Варвара казалась проще, чем под нарисованными небесами. Обычная девушка, пройдешь и не заметишь.
Она задумалась ненадолго над ответом, потом сказала:
– Я не слишком много знаю, но места могу показать. Мой учитель, – она указала рукой на росписи, – кое-что рассказывал. Я могу вас познакомить с Галиной, она старенькая уже, но помнит, как Архиповский музей разбирали. И дома у нее кое-что можно найти до сих пор. Она теперь немного не в себе, но покажет вам все с радостью.
– Ваш отец мне сказал, что Архипов здесь никогда не был.
– Он, думаю, ошибается. – Варвара помедлила, а потом добавила: – Я буду вам признательна, если вы ему не расскажете о том, что я вам помогаю.
Начать решили с «Утренней мглы». Варвара настояла, что идти надо утром, иначе не почувствуешь то, что Архипов своим потусторонним свечением так живо выписывал на полотне. Олег нещадно зевал, спина-таки разболелась от неудобного матраса. Очень хотелось есть – Наталью в такую рань он будить не решился, а сам завтраку предпочел лишние полчаса беспокойного сна.
– Где же ты училась рисовать? – заговорил он, чтобы проснуться.
Варвара пожала плечами.
– Нигде. Раньше церковь Николай расписывал – он учился у своего отца, а тот – у бабки. Но он умер в том году. В церкви на стенах осталась работа, которую он начал. Я с отцом приходила на строительство. Мы все приходили, и мама, и братья, помогали. Потом Николай мой интерес заметил, взял в помощники. Я ему краски разводила, он что-то объяснял. Наверх ему тяжело было лазить, он быстро разрешил его место занять, когда убедился, что я уже что-то умею. Он накидает – а я раскрашиваю. Так и училась.
– И тебе нравится?
– Очень! Тяжело, конечно, немного. Особенно поначалу. Устаешь. Но мне очень нравится.
– Хочешь, значит, стать художницей? – в основном этим грезили в столице, но и в регионах встречались молодые мечтатели о славе новых творцов.
Варвара неловко засмеялась.
– Нет, я не смогу. Я так, иконы могу копировать. А больше ничего не умею.
Поспорить не успели – подошли к вершине холма, и Варвара махнула рукой:
– Вот, смотрите. «Утренняя мгла».
Внизу волнами колосилось разнотравье, подернутое легкой утренней дымкой. Вдалеке между деревьями виднелось золотистое сонное солнце. Олег стоял посреди картины Архипова. Казалось, что если он протянет руку, то смажет еще не просохшую свежую краску. Он дышал утренним воздухом, не понимая, почему тот не пахнет маслом. Даже не начав еще сличать жизнь и подобие, он понял, что нашел то самое. И в тот момент ему казалось, что даже если ничего больше в Краевске не будет, он подделает и наброски, и детские работы, в конце концов, не впервой, у него и люди есть нужные в Университете: не все удавалось найти и восстановить, что-то оказывалось безнадежно утеряно, и тогда нужно было заполнить пробел самостоятельно. Словно не было ни потрясений, ни ста безыскусных лет – ничего. А был один только утренний свет, зелень травы и роса.
