Часть картины - страница 15

– Ребята.

Двадцать пар глаз смотрят на нее. Настороженность, любопытство, благоговение, страх – и никогда доверие. Они слушались ее, они уважали ее, они хвастались обладанием ею перед другими классами и школами. Но они боялись ее.

После случившегося многие дети вели себя пришибленно. Были среди них те, кто в свое время сказал Васе слишком много, но были и те, кто переживал, что так и не сказал ему ничего.

Оля за последнюю пару недель заметно осунулась.

Едва ли она могла предвидеть, как именно срикошетит ее месть.

Едва ли она могла догадаться, что травить мальчика окажется проще, чем не имеющую ни одного аккаунта матушку. Матушку будто и не задело – она попросту исчезла из кабинета и списка педсостава на школьном сайте. О новой кандидатуре пока не заговаривали, решив повременить с занятиями до следующей четверти, а то и года.

Тем временем Софья вживалась в роль классного руководителя. Сама она видела себя максимально далеко от какого бы то ни было руководства, поэтому почерком первой ученицы написала в ежедневнике «План», поставила цифру 1 и обвела точку рядом. Когда точка распухла до размеров отъевшейся мухи, вдохновение окончательно покинуло Софью.

Сейчас главным было не допустить появления нового врага. Или не стать таковым для них. Оля вновь могла бы попасть под удар, но после случившегося ее не трогали. Избегали, побаивались, но не трогали.

Так же как Софью.

Популярные, спорные, пренебрегаемые, избегаемые, средние – среди социометрических групп Софья всегда считала себя средней, но за последние пару месяцев она, кажется, побывала в каждой из них. После всех шатаний им была нужна именно средняя учительница, так что Софья нашла среднее решение и предложила вместо классного часа отправиться в больницу к Васе.

Вечером родительский чат разрывался. Кто-то не хотел отпускать ребенка в больницу (далеко, долго, бесполезно, заразно), кто-то до сих пор обвинял во всем Васю («Не хватало только связываться с суицидником и садистом!» – написал кто-то, но потом быстро удалил). Сначала она пыталась объяснять, почему это важно. Потом плюнула и написала, что договорится с остальными учителями, чтобы не было домашнего задания на весь следующий день. Как она и ожидала, этот аргумент перевесил любые этические колебания.

Началось все плохо. Васе было стыдно, ребятам неловко. Инна, мать Васи, взглядом цеплялась в каждого, отыскивая виновника несчастья. Оли это не касалось: на нее Инна смотрела куда теплее.

Чтобы отвлечь нахохлившуюся женщину, Софья предложила выпить кофе, надеясь, что та хоть на пять минут согласится оставить подбитого птенца. Нехотя, с оглядкой, но Инна вышла из палаты.

На улице она тотчас вытащила пачку тонких сигарет и затянулась. Софья, кутаясь от холодного ветра в шарф, невольно залюбовалась: высокая, стройная, с нежным лицом, пальцами пианистки и волосами женщин с картин Боттичелли, она напоминала статуэтку – из тех, что стоят на верхней полке за стеклом бабушкиного серванта. Восхищаться, но не трогать. Как все невысокие женщины, Софья привыкла смотреть на людей снизу вверх, но рядом с Инной ее это не смущало и не раздражало: казалось, только такого взгляда мать Васи и заслуживает.

Почему же они развелись? Вернее, как они – такие разные – вообще могли сойтись? Софья представила, как Инна, морщась, перебирает мужнин гардероб, отпихивая пропахшие костром вещи от своего шелкового брючного костюма, наверняка прячет от него любимую куртку лесника, которую отстирать невозможно, а выбросить боязно, как Андрей принимается ее искать и они начинают ругаться – из-за мелочи, все как будто бы из-за мелочи, но картина семейного счастья складывается из таких вот мелочей, которые копятся и копятся, пока семья не идет трещинами, рассыпаясь, усыхая до того самого «брака», которым хорошее дело не назовут.