– Ты когда-нибудь замечал, как пахнет воздух после дождя? – спросила она, сама не зная, зачем.
Он кивнул, чуть нахмурив брови:
– Да, люблю этот запах. А что?
– Я тоже, – сказала она, и её голос дрогнул. – Я хожу под дождём, чтобы чувствовать его. Думаю о тебе.
Тео улыбнулся – просто, дружески, как всегда.
– Ты странная, Лира. Но это мило.
Сирин фыркнула с подоконника:
– Мило? Она как гарпия перед грозой! – и запела громче, назло.
Лира не слышала её. Она смотрела на Тео, на его волосы, что падали на лоб, на его пальцы, что крутили шестерёнку. Её любовь была в каждом вдохе – она дышала им, его мастерской, его миром. Она хотела сказать: "Я живу тобой", но вместо этого встала, подошла к часам на столе, коснулась их.
– Они красивые, – прошептала она. – Как ты.
– Спасибо, – ответил он, не отрываясь от работы. – Ты всегда хвалишь их.
Она сжала кулаки. Он не понимал – ни её слов, ни её взглядов, ни того, как она дрожала, когда он был рядом. Лира отвернулась, чувствуя, как слёзы жгут глаза.
– Я пойду, – сказала она резко.
– Уже? – Тео поднял голову. – Останься, Сирин споёт ещё.
– Пусть поёт, – бросила Лира, и её голос сорвался. – Мне хватит.
Она вышла, хлопнув дверью. На улице ветер ударил в лицо, но не остудил её. Она любила его – до ненависти, до желания вырвать своё сердце и бросить к его ногам. Сирин осталась с ним, а Лира знала: она вернётся завтра. Потому что не могла иначе.
Лира вернулась на следующий день, её шаги были тише, чем вчера, но сердце билось так же громко. Она толкнула дверь мастерской, и запах металла и трав ударил в нос. Тео сидел за столом, склонившись над часами, а Сирин кружилась над ним, напевая что-то про фею и цветок. Лира остановилась, глядя на него – он улыбался, как ребёнок, нашедший игрушку. Её любовь вспыхнула снова, как костёр, что не гаснет.
– Доброе утро, Лира! – крикнул Тео, не поднимая глаз. – Ты вовремя, послушай, что было вчера.
Сирин приземлилась на стол, хлопнув крыльями:
– О, это про базар? Рассказывай! – и хихикнула, глядя на Лиру.
Лира села напротив, сжимая руки под столом. Её чёрные глаза впились в Тео, но он не замечал – он был прост, мил, открыт, как книга, которую никто не читает до конца.
– Я шёл через рынок, – начал он, улыбаясь, – и там эта эльфийка, с золотыми глазами, знаешь? Она мне подмигнула и дала цветок. Сказала, что он пахнет, как мои волосы.
Сирин захлопала в ладоши:
– Ой, Тео, ты покраснел небось!
– Да ну, – он махнул рукой, – я просто взял и пошёл. А потом ещё одна, человеческая, с лентами в волосах, спросила, не сделаю ли я ей часы. Улыбалась так, что гном рядом чуть тележку не уронил.
Лира молчала. Её пальцы сжались сильнее – она представляла этих девушек, их взгляды, их смех, и хотела кричать. Но Тео продолжал, беспечно, как ветер:
– Они все такие милые, правда? Я им улыбаюсь, а они глазки строят. Но вот тут, – он постучал себя по груди, – ничего. Пусто. Я, наверное, странный.
Сирин фыркнула:
– Ты не странный, ты деревянный! – и кинула в него пыльцу.
Лира не выдержала. Она встала, подошла к нему ближе, её голос дрожал:
– А если бы кто-то смотрел на тебя не так? Не просто глазки строил, а… больше?
Тео поднял голову, моргнул:
– Больше? Ну, это было бы приятно, наверное. Но я бы всё равно не знал, что делать. Я же про часы думаю, Лира, ты знаешь.
Она сглотнула. Её любовь была больше – огромная, как небо над городом, но он не видел. Сирин запела снова, а Лира сказала тихо:
