Часы судьбы - страница 3

– Ты не деревянный. Ты просто… слепой.

– Слепой? – Тео засмеялся. – Может, и так. Но ты же меня видишь, Лира. И Сирин. Мне этого хватает.

Лира отвернулась к окну. Его простота убивала её – он делился всем, но не чувствовал её боли, её взглядов, её рук, что дрожали, когда она подавала ему чай. Сирин болтала дальше:

– Тебе надо на базар с нами! Там все влюбляются!

– Не влюбляются, – ответил он, улыбаясь. – Просто глазки строят.

Лира знала: он не врёт. Он был милым простаком, и она любила его за это – и ненавидела за то же самое.

Лира стояла у окна, глядя на звёзды, что падали вверх, но не видела их – её глаза застилала тоска. Тео болтал с Сирин, его голос звенел, как всегда, простой и лёгкий. Она повернулась, чтобы уйти, но он вдруг замолчал, отложил шестерёнку и сказал:

– Подождите-ка, я вам не рассказал. Мне странный сон приснился.

Сирин тут же слетела с подоконника, приземлилась на стол, хлопнув крыльями:

– Сон? О, это про эльфийку с цветком? Или про дракона? Говори!

Лира замерла, её пальцы сжали мантию. Она медленно вернулась к столу, села, глядя на Тео. Его лицо изменилось – улыбка стала мягче, глаза заблестели иначе.

– Нет, не про эльфийку, – начал он, потирая лоб, будто вспоминал. – Про девушку. Я её не знаю. Она сидела где-то… не здесь, в комнате с деревянными стенами. Разбирала часы – такие, как мои, только проще. И напевала что-то, тихо, как ветер. Я смотрел на неё, и… – он замялся, постучал себя по груди, – тут дрогнуло. Впервые.

Сирин захлопала в ладоши:

– Ой, Тео, ты влюбился! Кто она? Беги на базар, ищи!

Лира не дышала. Её любовь к Тео была как буря, а его слова – как молния, что ударила в неё. Он продолжал, глядя куда-то в пустоту:

– Не знаю, Сирин. Может, она и не настоящая. Просто сон. Но она была… другая. Не как тут – не пела громко, не строила глазки. Просто сидела, пела, и я не мог отвести глаз. А потом проснулся, и всё ещё её слышал.

– Это фантазия, – фыркнула Сирин. – Ты слишком долго с шестерёнками сидишь!

Лира сжала кулаки под столом. Её сердце рвалось – он почувствовал что-то, но не к ней. Она хотела кричать: "Я здесь, я настоящая!", но вместо этого спросила, тихо, почти шёпотом:

– И что ты почувствовал?

Тео посмотрел на неё, моргнул, будто удивился вопросу.

– Не знаю, Лира. Тепло какое-то. Странно. Я же обычно ничего такого… ну, ты понимаешь. Может, это просто сон.

Сирин захихикала:

– Тепло? Ой, Тео, ты точно деревянный, но треснул! – и запела, громко, про любовь под звёздами.

Лира не слышала её. Она смотрела на Тео, на его руки, что лежали на часах, на его глаза, что светились от сна. Её любовь была болью – она любила его простоту, его слепоту, но теперь он видел кого-то другого, пусть даже во сне. Она встала, резко, голос дрогнул:

– Сны – это ерунда. Забудь.

– Может, и ерунда, – улыбнулся он, милый, как всегда. – Но красивая.

Лира вышла из мастерской, её шаги гулко отдавались на улице. Ветер рвал мантию, но не мог унести боль, что сжимала её грудь. Она остановилась у фонаря, глядя на звёзды, что падали вверх, и шептала сама себе: "Почему не я?" Тео остался внутри, его голос смешивался с песней Сирин – звонкой, беззаботной. Он рассказал про сон, про девушку, и его сердце дрогнуло – впервые, не для Лиры. Она любила его – до слёз, до ярости, до желания разбить все его часы, чтобы он смотрел только на неё. Но он был прост, мил, слеп, и эта слепота была её проклятьем. Лира знала: она вернётся завтра. Она всегда возвращалась, потому что без него не могла дышать.