– Ты видела вчера закат? – спросил он, вытирая руки о джинсы. – Как огонь над рекой.
– Нет, – ответила Эмма, вынимая шестерёнку. – Я разбирала часы.
– Ты всегда с часами, – хмыкнул он. – Может, сходим куда-нибудь? На реку, например?
Эмма подняла глаза, пожала плечами.
– Может. Если дождь кончится.
Марк улыбнулся шире, но она не почувствовала ничего – ни тепла, ни дрожи. Он был просто Марк, парень с руками в краске и доброй улыбкой. Её мысли блуждали где-то дальше – она представляла, как было бы найти что-то удивительное, вроде часов, что рассказывают истории, а не просто тикают.
День тянулся лениво. После будильника Эмма взялась за старые наручные часы – видавшие виды, без ремешка. Она напевала, разбирая их, и не замечала, как Марк смотрел на неё чуть дольше, чем нужно. Отец ушёл, оставив их вдвоём.
– Ты поёшь, как моя мама, – сказал Марк тихо. – Она тоже пела, когда готовила.
Эмма остановилась, посмотрела на него.
– Это хорошо или плохо?
– Хорошо, – ответил он, и его глаза потеплели. – Очень.
Она кивнула, вернулась к часам.
Днём она вышла во двор, помогла отцу разгрузить ящик с деталями, что он купил на рынке. Они работали молча, только иногда он ворчал: "Не урони!" Эмма любила эти моменты – отец был неразговорчив, но рядом с ним она чувствовала себя дома.
На следующий день Марк притащил сломанный будильник, и Эмма взялась за отвёртку. Он болтал без умолку – про то, как вчера чинил мотоцикл и заляпал рубашку маслом.
– Ты бы видела, как я выглядел! – смеялся он, тыкая её локтем. – Как гном из сказки!
– Гномы чище, – ответила она, вынимая шестерёнку, и он хмыкнул.
Они работали часа два, пока отец не позвал её в дом – помочь с обедом. Эмма ушла, оставив Марка копаться в железках. В кухне она резала хлеб, а отец жарил картошку – их обычный обед, простой, как всё вокруг.
– Этот парень, Марк, – начал отец, не глядя на неё, – он тебе нравится?
Эмма фыркнула:
– Он просто болтает много. Не знаю.
– Ну, смотри, – буркнул он и замолчал.
После обеда она вернулась в мастерскую. Марк всё ещё был там, теперь с наручными часами в руках – старыми, с треснувшим стеклом.
– Давай эти? – предложил он, подвигая стул ближе.
– Ладно, – кивнула она и запела под нос, разбирая механизм.
Марк смотрел на неё, пока она работала.
– Ты всегда поёшь, когда чинишь? – спросил он тихо.
– Иногда, – ответила она, не поднимая глаз. – А ты всегда такой любопытный?
– Только с тобой, – сказал он, и его голос стал мягче.
Эмма не ответила, но улыбнулась краешком губ. Марк был лёгким, как ветер, и ей нравилось, что он рядом – не больше, чем друг, не так, как в книжках, где всё горит. Она думала о нём, пока солнце садилось, заливая мастерскую оранжевым светом. Потом они вышли во двор – отец попросил разгрузить ещё один ящик с деталями с рынка. Марк таскал железки, шутил, а Эмма складывала их в углу, напевая. Её жизнь была такой – простой, но полной маленьких моментов, что грели её.
После того как Марк ушёл, хлопнув дверью, Эмма осталась в мастерской, но работа не шла. Она отложила отвёртку, вышла во двор и села на старую скамейку у дома. Вечер был тихим, только ветер шуршал в ветках тополя за забором. Она любила эти минуты – когда никто не зовёт, не болтает, и можно просто смотреть на небо, что темнело над городком. Её мысли кружились вокруг мелочей: надо купить новые ботинки, отец опять забудет про сахар в магазине, а Марк, наверное, завтра притащит ещё какой-нибудь хлам.
