Поэтому он просто лежал и думал о том, кого бы завтра кроме соседа пригласить в гости еще. Ведь пиво вещь нежная, долго, к сожалению, не живет, оно и к утру-то уже будет не то чтобы уж очень, но на халяву и такое сойдет. Потом он думал о том, чтобы такое пооригинальнее соврать утром по телефону своему начальнику, чтобы завтра не ходить на службу. Потом еще о чем-то – тоже легком и приятном…
За этими радостными мыслями он и сам не заметил, как уснул. И в ту ночь никаких снов не видел, потому что ужасно устал.
***
А вот его сосед, – алкоголик Николя, как раз в это время проснулся среди ночи от какого-то смутного беспокойства и преследующего его пивного запаха. Обычно он тоже не видел никаких снов, а может, и видел, но по утрам находился всегда в таком жутком состоянии что, какие там, к черту, сны! Не загнуться бы до опохмела, и то – слава богу…
А вот в ту ночь ему как раз приснился престранный сон.
Будто бы он просыпается и первое, что видит – больших красных веселых петушков на коврике у своей кроватки…
Он еще совсем маленький, а потому все кругом такое огромное. И эти петушки, и комната, и окно, и мягкая, связанная из разноцветных тряпочек, дорожка на коричневом крашенном дощатом полу. Он становится босыми ногами на эту дорожку, чувствуя под собой ее щекочущие мягкие лоскутки, и путаясь в длинной до пят рубахе, бежит по ней к двери. А дорожка длинная-предлинная и вся в дрожащих солнечных зайчиках…
И вот он уже в хлеву, в котором самое главное – это их огромная и теплая корова Нюрка. А мама уже сидит рядом с ней на скамеечке, позвякивая ведром. Николенька тихо подходит к ней сзади и прижимается к ее теплой спине, выглядывая из-за плеча. Ему нравится вот так, полулежа наблюдать по утрам, как мать доит Нюрку. Как она сначала тщательно моет ее упругое, бугристое от надувшихся жил вымя, насухо вытирая его чистым полотенцем, как начинает поочередно, годами отработанными любовными движениями плавно и ритмично скользить пальцами по ее упругим соскам. Николя всем своим маленьким тельцем чувствует, как при этом смешно шевелятся ее лопатки, покачивая его из стороны в сторону, и ни с чем не сравнимая радость бытия буквально переполняет его, и он еще крепче прижимается к этой теплой и влажной под платьем спине….
А процесс продолжается. И вот уже первые струйки начинают звонко бить в стенку ведра. И запах! Ни с чем не сравнимый запах свежего утреннего пива…
А рядом уже откуда-то возник его программист сосед, одетый почему-то трактирным половым. В белых холщовых портах, в подпоясанной красным кушаком рубахе навыпуск, и с неизменным полотенцем на плече. В руке он держит поднос с высоким пустым стаканом на салфетке, в лице – почтительное ожидание…
Проследив за его жаждущим взглядом, маленький Николенька с удивлением видит, что вместо белоснежных струй густого пахучего молока из-под рук матери в эмалированное ведро, звонко ударяя и пенясь, сегодня бьют почти прозрачные, янтарные струйки свежайшего пива. И вот что интересно – Николенька абсолютно уверен, что это ни что-нибудь, а именно пиво. Хотя он еще ни разу в жизни его не пробовал, но почему-то уже знает и его терпкий горьковатый вкус, и приятный ржаной запах…
Этот дивный запах взбудоражил даже саму корову Нюрку. Она повернула голову и с удивлением посмотрела сначала вниз в ведро, а потом прямо на Николеньку. В ее огромных грустных глазах застыло тревожное изумление. Взволновавшись, она неловко переступила ногами, и ведро, гремя железом, опрокинулось. Терпкий запах пива ударил в ноздри…
