– Слушай, сынок, – сказал он, понизив голос и слегка наклонившись через стойку. Его дыхание пахло дешевым табаком и кофе. – Я не знаю, в какие игры ты играешь. Может, это какой-то новый вид розыгрыша с верхних уровней. Но я тебя вижу впервые в жизни. Никакой Элары я не знаю. И коктейль с таким идиотским названием я бы в своем заведении держать не стал. У меня репутация.
Он говорил искренне. В его глазах не было лжи. Была лишь твердая, непоколебимая, стопроцентная уверенность в своих словах. И это было страшнее любой лжи. Если бы он лгал, оставалась бы надежда, что его заставили. Но он не лгал. Для него, для его реальности, Элары не существовало.
Каждое его слово было молотом, вбивающим гвозди в крышку гроба мира Каэла.
– Она сидела прямо здесь! – Каэл ударил ладонью по стойке, отчего несколько стаканов подпрыгнули. – У нее родинка над губой! Вы всегда говорили, что это к счастью! Она смеялась над вашими шутками про сенатора Кросса!
Несколько посетителей за соседними столиками обернулись. Двое здоровенных портовых рабочих, пожилая пара, похожая на туристов. В их взглядах читалось то же самое – смесь любопытства и брезгливости. Он был сбоем в их уютном, прокуренном вечере.
– Тихо! – прошипел Сайлас, его лицо напряглось. Он оглянулся на других клиентов, словно извиняясь. – Парень, у тебя явные проблемы. Очень большие. Но решать их нужно не здесь. Иди к мозгоправу. Прочисти свои импланты. Прими таблетку. Что угодно. Но ко мне больше не приходи с этим. Я понятно выражаюсь?
Унижение обожгло Каэла. Он посмотрел на лица вокруг. Никто ему не сочувствовал. Никто не видел его боли. Они видели только сумасшедшего. Ошибку, которую нужно было исправить или проигнорировать.
Он медленно поднялся со стула. Ноги были ватными. Он больше не спорил. Внутри него что-то сломалось. Что-то важное. Вера в собственное здравомыслие.
Может, они правы.
Может, он действительно болен.
Может, Элара – это всего лишь прекрасный, детализированный сон, созданный его одиноким мозгом, чтобы не сойти с ума. А вся его жизнь – это пустая квартира, разговоры с воздухом и работа в цифровом склепе. Может, это и есть его настоящая, убогая реальность.
Он развернулся и пошел к выходу. Он не видел, как Сайлас с облегчением вытер пот со лба. Он не слышал, как за его спиной возобновились тихие разговоры. Он шел, глядя в пол, и в ушах у него стоял тихий, едва различимый шум.
Как помехи на старом радио. Как шипение пустой вселенной.
Статика.
Он вышел на улицу, под холодные струи дождя. Город жил своей жизнью. Летающие такси проносились мимо, голографическая реклама кричала о счастье, которое можно купить. Мир был реальным. Это он был призраком.
Он стоял, подставив лицо дождю, позволяя холодной воде смешиваться со слезами, которые он уже не мог сдержать. Он плакал не по Эларе. Он плакал по себе. По своему разрушенному разуму.
Нужно было просто сдаться. Позвонить в клинику. Признать поражение. Забыть ее. Забыть…
Дззззз…
Его личный коммуникатор на запястье завибрировал. Не мелодия вызова. Не сигнал сообщения. А низкая, нервная, прерывистая вибрация, которой он никогда раньше не чувствовал. Сигнал об ошибке. Или… о чем-то, что система не могла распознать.
Он поднял руку, ожидая увидеть на экране какую-нибудь системную диагностику, вызванную его нестабильным психоэмоциональным состоянием.
Но на экране не было ничего. Он был черным.
