Прилетает тот самый сосед из общаги, в командирской фуражке (с : “дубами” шапке-фуражке и с видом обыкновенного пилота), это произошло в тот момент, когда я отправился бродить по стоянкам.
Я подошёл к Ми-1. Охренеть! Вертолёт можно потрогать, и никто не станет орать, что трогать нельзя!
Своей хрупкостью вертолёт меня просто поразил! Не то, что аэроплан.
Командиру, который сам себе и командир, и вообще начальник, мне и говорит: “Ты ничего не понимаешь, летишь над водоёмом, вниз смотришь, а там “бабы” загорают. Выбрал себе. Круг сделал, подсел, на вертолёте её прокатил. Всё, познакомились, она твоя!
Хочешь, я тебя прокачу?”
Конечно, мне очень хотелось прокатиться, но в этот момент узнаю, что мы с резерва летим в украинский город Черкассы за свежими куриными яйцами и поскольку я был членом экипажа (занимал место), то полетел на Ан-24 за куриными яйцами, а вовсе не на разведку вдоль водоёмов с красивыми женскими телами.
Кстати, я помню, что пока нам грузили яйца, мы пошли на рынок (традиция была такая).
На рынке я купил кактус, потому что мне ничего было не нужно, и я был ещё не женат. Я просто вспомнил, как на уроке ботаники бросался кактусами без горшков. С тех пор я чувствовал себя плохо, чувство вины меня не покидало, и я поливал кактус чаще, чем было надо…
А на обратном пути началось масляное голодание двигателя. Но всё хорошо кончилось.
В общем, я хотел летать на самолёте, поэтому даже в Тюменскую область не поехал, а поехал в Архангельск, аэропорт Талаги, где вертолётов не было.
Раз мы куда-то улетали. Сел самый современный и самый большой вертолёт в мире Ми-26, зарулил на стоянку и дал задний ход!
– Ни фига себе! – сказал я.
– Ну и что, мы тоже так сможем, – сказал командир.
Я видел вертолёты в воздухе и на земле, но жгучего желания полетать на них не возникало.
Через несколько лет я вернулся в Питер.
Как-то мы отрабатывали действия при вынужденной посадке вне аэродрома.
Мы должны были разжечь костёр (чтобы нас могли увидеть с воздуха) и включить аварийную радиостанцию. Мы тряслись в автобусе несколько часов, прежде чем достигли места.
Я очень утомился трястись в автобусе и хотел домой, потому что выходных было мало.
Мысль посетила меня. По правилам учений больного члена экипажа должны были поднять на борт. Я решил, что должен стать раненым и вместо того, чтобы трястись на автобусе ещё несколько часов, лететь вертолётом. Тем более, что я никогда не летал на вертолёте.
Так и поступил. Никто не предполагал моих тайных мыслей, и сыграв, что я раненый, меня подняли. Вертолёт дал задний ход, я испугался и попросил, чтобы меня выпустили. На самом деле я вовсе не испугался. Просто пилоты мне сообщили, что посадка будет во Ржевке, а не в Пулково. Из Ржевки добираться сложно и долго, поэтому я решил не лететь, упустив свой единственный шанс полететь на вертолёте.
Так, налетав свыше 11 000 часов (660 000 минут) на самолётах, я налетал на вертолёте минуты две, хорошо если три.
Ну, 11 000 будут ещё впереди. А пока меня отправили на преддипломную практику в Тюмень.
Ведение связи – это как иностранный язык. В самом начале, конечно. А ведется связь по определенным правилам. Летит Андрюша, и надо ему попросить снижение, а ему словно память отшибло. Надо снижаться, время идет, расстояние уменьшается, а он забыл. Ему уже все члены экипажа напоминают, что снижаться пора, но в учебный процесс не вмешиваются. А надо было ему сказать: ”Тюмень контроль, 46651, расчётное начало снижения”.
