– Позвольте мне представится, – сказал очкарик, – Петер Йоханес, бывший преподаватель милградского университета.
– Рэй Светлов, – представился я.
Продолжению нашей беседы помешал охранник, который подошел к решетке и прорычал:
– Что тут за шум?
– Уже никакого, гражданин начальник, – ответил я, поворачиваясь к нему.
«Гражданин начальник» посмотрел на развалившиеся на полу тела, потом на меня, хмыкнул, и отошел.
Я повернулся к университетскому преподавателю и спросил:
– И за что тебя сюда?
Тот пожал плечами.
– За нелояльность.
– За что, за что? – переспросил я. – Какое оригинальное преступление.
– За нелояльность и антиправительственные высказывания, – ответил Йоханес, забираясь обратно под нары. – А вас за что?
– За нарушение космических границ, – ответил я, садясь на нижнюю нару.
– Так вы инопланетник? – изумился мой собеседник.
Похоже, ему было трудно представить себе, что кто-то мог добровольно прилететь на его родину. Сейчас я склонен был с ним согласиться – судя даже по тому немногому, что я успел здесь увидеть и услышать, родина была так себе. Как говорится, с такой матерью и злая мачеха не страшна.
Я кивнул головой и снова взял в руки заточку.
– Что же вас привело сюда?
– Были причины, – коротко ответил я. Я был уверен в том, что камера прослушивается, да и не собирался разливаться соловьем перед этим очкариком. Он мне не корешок, чтоб посвящать его во все подробности моей жизни. Но за мной все равно должок. Если бы он не предупредил меня, я запросто мог бы получить бы между ребер заточенной отверткой.
– Забирайся сюда, – сказал я, ткнув заточкой в нару над своей головой.
– А как же эти…
– Передавятся, – ответил я. Один из них уже начал шевелиться, и теперь мне надо было смотривать в оба. Не хватало еще, чтоб мне свернули шею, как куренку, в вонючей камере вонючей тюрьмы этого вонючего мирка.
Йоханес тоже заметил шевеление в куче врагов и торопливо залез наверх. Ему явно не хотелось участвовать в драке, и со своим положением под нарами он уже свыкся, но побоялся ослушаться меня.
Местный авторитет наконец пришел в себя и приподнял голову. Я подождал, пока его взгляд встретиться с моим, и тихо сказал:
– Если ты еще раз, шестерка вонючая, разинешь свою хавалку на меня или моего кореша, – я указал левой рукой на верхнюю нару, – я тебе вырежу сердце твоей же заточкой. Усек?
Тот молча кивнул. Видимо, наш предыдущий разговор заметно повысил уровень его умственных способностей. Однако зуб даю, что при первой же возможности он сам мне сердце вырежет и все остальные органы впридачу.
– Вот и молодец. А теперь лезь на верхнюю нару и сиди там тихо, как мышь, а не то всю жизнь будешь жалеть, что родился на свет. Усек?
Он снова молча кивнул и послушно полез на верхнюю нару. И все-таки, пока он не залез наверх, я не спускал с него острого жала заточки. С такими мальчиками шутки плохи. Потом я загнал под нары остальных двоих, и поудобнее устроился на своем лежбище, не выпуская из рук отвертку. Мне надо было помозговать. У меня было, о чем помозговать, но времени на это мне не дали.
В коридоре забухали тяжелые шаги, и около двери моей камеры появились трое в черном при бластерах на боку в сопровождении охранника. Я спрятал заточку под подушку, пока охранник отмыкал замок. У меня было чувство, что они пришли за мной. Так оно и оказалось. Распахнув дверь, охранник рявкнул:
– Светлов, на выход!
