Человек в толпе. Поэзия - страница 4



 —
                                        не в этом суть.
Ведь смерть не подкупить, не обмануть,
её вердикт не признаёт кассаций.
Мои родные, в чём вы виноваты?
Да есть ли он —
                          тот самый Высший суд,
где власть и блат от кары не спасут,
а палачам не избежать расплаты?
Как тихо здесь… Берёзы не шумят,
лишь дышит земь пожухлою травою.
И кажется, что снова в листопад
тропинкой узкой мы идём с тобою.
И знаю я, что вечно вспоминать
осенний вечер, мелкий дождь и слякоть.
И стыдно мне, что слёз не удержать.
И горько мне, что разучился плакать.

<1986>

Комбат

Он пережил своих солдат.

И больше писем не придёт

ни через день, ни через год

в квартиру, где живёт комбат.

Открытки, письма на столе…

Отдельной стопкой – телеграммы,

что много лет не уставали

напоминать о той войне.


Перебирая имена,

он до утра сидит на стуле

и «Беломор» угрюмо курит

без утешения и сна.

Как будто в том виновен он,

что смерть сама верстает списки,

и весь полёг под обелиски

его стрелковый батальон.


Приходит боль ночной порой,

осколком разрывая сердце.

За бруствером – не отсидеться.

И дольше жизни длится бой.

Первые

Габдель Махмуту

               Наш бедный стол всегда бывал опрятен
               И, вероятно, только потому,
               Что чистый спирт не оставляет пятен.
               Так воздадим же должное ему.
               А. Межиров
Было дело!
Наше дело не забыть, не сплавить.
Как хрустела
на морозе сталь – тоскует память.
Не сидели
в ожидании небесной манны.
Поседели.
Эй, хозяин, доставай стаканы.
Не стремились
ни в герои, ни в газетные портреты.
Не светились
в комсомоле, не хватали партбилеты.
Не крестились —
бога нету и оставим сантименты.
Уносились —
ноги в руки, от тоски и алиментов.
Было племя!
Не скулили, не считали километров.
Было время!
Пролетело, просвистело ветром.
Эй, хозяин!
Режь буханку, открывай консервы.
Мы то знаем,
то, что значит это слово – первый!
Тост поднимем
на закате нашей прежней жизни.
Не забыть нам,
как торили путь, тараня зимник.
Как вгрызался бур,
хрипя, круша гранитную породу.
Как ломался лёд,
и уходил гружёный КрАЗ под воду.
Как пахали
до угара, таял снег на потной… робе.
Как давали
газу и фитиль вставляли всей Европе.
Как гудели
под аккорды: «Путь далёк и долог!».
Как шалели
от нахальных рыжих комсомолок.
Были люди!
Не считали, что зачтётся – не зачтётся.
Кто рассудит,
как там дело наше отзовётся?
Первый поезд,
первый факел и уан, ту, фри.
Эту повесть
мы с тобой давным-давно прочли.

Прошагали.

Прободались на зубах, на жилах, нервах.

Мы-то знаем,

кто на самом деле был и будет первым.

Не по лжи

прожили, пусть сипели, но не пели лживо.

Коли живы,

то и значит, наше время – живо!


Наступает

время волка – наливай, приятель.

Мы-то знаем,

то, что спирт не оставляет пятен.

Не устанем,

не отстанем, поспевай, приятель.

Мы-то знаем —

чистый спирт не оставляет пятен!

Костёр

Р. П. Ругину

Костёр пылает на песке.
Закат кровавится.
Вода качается в реке,
и жизнь качается.
Качает лодку на воде.
Скрипят уключины.
Луна качается на дне.
Всё – дело случая.
Теперь кричи и не кричи —
ушло мгновение.
Лишь тихо плещутся в ночи
слова сомнения.
Щемящий до озноба путь
блестит под звёздами.
Но невозможно повернуть,
уж время позднее.
Неужто мы мечтали зря?
А в искрах пламени
сгорает время и заря.
Пришло прощание.
Ах, не хватает нам всегда
какой-то малости.
Висит над берегом звезда,
и нет в ней жалости.

Прозрение

Товарищ мужчина,

А всё же заманчива должность твоя.

Б. Окуджава

Прозренье наступит,