* * *
Я проговорила тогда с паном Анджеем примерно час, попросила его присмотреть за моим домом и пообещала, что в ближайшее время его точно не продам, а если и продам, то он будет первый, кто узнает об этом. Пришлось возвращаться в Гданьск, хотя желания возвращаться у меня не было никакого.
– Так красиво цветут цветы. Жаль их оставлять, – улыбнулась я.
– Красиво, правда? – сказал пан Анджей. – А кто посадил? Анджей посадил. У Анджея легкая рука.
Я поняла, что он говорит о себе.
– Осенью?
– Да. Я хотел, чтобы у Стефании весной было красиво. Она так любила весенние цветы.
– Она наверняка все видит оттуда, сверху, и радуется, – сказала я.
– Ты так думаешь, дитя мое? – покачал он головой. – А вот я думаю, что если бы Он существовал – Он бы по-другому устроил этот мир. Не допустил бы многого. Мог бы иногда и иссушить руку человека, прежде чем тот бед каких натворит. Я не верю, что Он существует. Стефания – та верила. Мы часто ссорились из-за этого. Хотя сейчас я бы предпочел, чтобы Он существовал. Да и вообще – чтобы что-нибудь существовало после этой жизни, по крайней мере, была бы надежда, что мы с ней еще увидимся. И что еще несколько писем друг другу напишем.
Я попрощалась с паном Анджеем и пошла к дому.
– Зося! – крикнул он вдогонку. – И все же я уверен, что Его нет!
Я остановилась.
– Мои предки очень много чего натворили за свою жизнь. Мне придется отмаливать их грехи. А меня вот встретило счастье. Она полюбила меня. Если бы Он существовал, Он, конечно, не запланировал бы для меня такой награды. Разве что Он это все так специально управил. – Анджей посмотрел на курицу. – Когда у меня не было кур, мне было даже хорошо. А теперь они у меня есть. Если бы кто вдруг забрал их у меня, я бы почувствовал себя очень одиноко.
Кажется, что-то в этом было. Не лучше ли иметь любовь и внезапно потерять ее, чем никогда в жизни не познать настоящего чувства?
Я думала об этом всю дорогу, пока ехала домой.
* * *
В то лето мы с Мареком никуда не поехали. Я училась и работала. Мне хотелось в декабре сдать экзамен и получить свою лицензию. Конечно, я его сдала.
– И что теперь? – спросила я Марека, когда мы лежали в постели и отмечали мой успех.
– Теперь я буду называть тебя пани архитектор, – улыбнулся он.
– Как это мило с вашей стороны, пан архитектор.
– Я сделаю тебе печать, – торжественно объявил он.
– Это самое главное, – я сделала очень серьезное лицо.
– Самое, – подтвердил он.
– А на что я буду ставить ее? – спросила я.
– На все, – сказал он, медленно раздевая меня. – Поздравляю, малышка. Я горжусь тобой, точно так же, как и тогда, когда ты бежала от меня на море, – и поцеловал меня в шею.
Марек никогда не говорил, что он гордится кем-то, и никогда никого не хвалил. Он был таким руководителем, который стремился все проверить лично и поставить последнюю точку даже на самом малозначимом документе, выходящем из фирмы. Работать с ним было нелегко. И, наверное, так же нелегко было жить. Вот только можно ли наш союз назвать совместной жизнью? Не факт.
Как-то раз, когда мы лежали в постели, он вдруг спросил:
– Слушай, а может, тебе стоит сейчас поработать самостоятельно, попытаться начать собственное дело?
– Как это – собственное? – Я от неожиданности даже присела на кровати.
– Открыть свой бизнес, иметь свой собственный офис…
– Ты что, гонишь меня с работы? – удивилась я.
– Нет, ну что ты, – возразил он. – Неужели не понимаешь: это сразу расширит твои горизонты, связи, откроет новые возможности.
