8
В квартиру на десятом этаже я переехала в марте. Одна. Марек не захотел жить в доме-волне.
– Да ты что, это ж почти крыша мира! Разве что предложишь мне что-то совсем крутое? – спросила я несколько провокационно.
Конечно, я имела в виду его двухкомнатную квартиру в новом доме на Оливе. Увидев эту жизненную «вилку», он дал задний ход:
– Хотя… ты права… Или ты будешь киснуть со старичьем, или будешь жить здесь.
Мне не нравилось, когда он называл так моих родителей. И они, и пани Стефания учили меня уважать пожилых.
– Ну, вот видишь. Так что не пытайся любой ценой очернить в моих глазах эту квартиру. Скоро она будет такой, как я захочу. Если только я не перееду к тебе, – закинула я еще раз удочку.
– Ко мне?
Мне показалось, что в его глазах я увидела страх.
– А что, разве у меня есть кто-то другой, к кому я могу переехать?
– Ну, нет…
– Тогда что тебя так удивило?
– Что, что… Потому что я… Просто мы никогда не говорили об этом.
– Расслабься, я пошутила, – тихо сказала я.
Пожалуй, это был единственный способ сохранить лицо. Я ни в коем случае не хотела его ни к чему принуждать или навязывать ему свое мнение. Однако мне стало немного грустно. Для Марека все было здесь и сейчас. Никаких общих планов на будущее. В данный момент мы шли по одному пути, но, видимо, он не был уверен, какое слово судьба скажет через минуту.
Мы больше не возвращались к этой теме. А у меня сложилось впечатление, что Марек даже вздохнул с облегчением. Мы встречались в основном только у меня. И в большинстве случаев тогда, когда этого хотел он. В офисе мы почти не виделись. Фирма процветала, дела шли в гору, у него была масса мелких заказов и несколько крупных, он снял помещение в небольшом офисном здании, но чаще всего работал дома в одиночку. Сейчас я думаю, что какая-то странная была наша любовь, а может, и не любовь вовсе. Тогда я точно не знала, что такое любовь. Да и откуда мне было знать? Любовь в исполнении моих родителей заключалась в том, что, сидя с двух противоположных концов за столом, заваленным бумагами, они разговаривали друг с другом вполголоса. Она, любовь эта, состояла в том, что они по очереди подливали друг другу кофе. Пили только кофе по-турецки, из таких старых стаканчиков, которые помнили еще времена ПНР. Чтобы не обжечь руки, они поместили эти стаканчики в вязаные подстаканники. Те самые, что я связала им, когда мне было пятнадцать лет. Несомненно, эта их любовь была больше нашей, имевшей место раз в неделю на старом диване пани Стефании.
* * *
Все лето я только и делала, что работала. В Руду Пабьяницкую мне удалось съездить всего один раз. Я хотела найти человека, который приходил в мой дом, когда мы с Мареком заезжали сюда зимой, хотела поговорить с ним. Я взяла машину у отца и выехала очень рано, чтобы не оставаться на ночь. Марек на этот раз не поехал. Слишком устал на работе.
– Съезжу одна, ты отдохни, – сказала я. – Ты слишком много работаешь.
Действительно, он очень уставал. Даже в те редкие дни, когда он оставался у меня на ночь, он засыпал сразу, как только его ухо касалось подушки. Я не упрекала его и не совсем была в курсе, какие у него заказы, потому что некоторое время назад он сказал мне, что непрактично держать дипломированного архитектора на должности секретарши и нанял для этого Патрицию. Она была совершенством буквально во всех отношениях. Но это только потом выяснилось, что буквально во всех.
