– Стефания… Боже. Поздно. Все слишком поздно. – Он качал головой. – Иногда жизнь дает нам шанс, но мы слишком поздно его замечаем. Иногда мы можем прикоснуться к своей мечте, но почему-то откладываем этот момент. Откладываем его на потом, на часок, на месяц. На тот срок, к которому мы будем для своей мечты прекрасно подготовлены. А иногда нужно жить моментом, ловить миг удачи. Неважно, что сейчас мы не во фраке и не в бальном платье, второй раз жизнь может не дать нам шанса. А наша мечта, которая была в пределах досягаемости, может улететь словно бабочка. Поздно. – Он встал со стула. – Когда-нибудь я загляну к тебе. Поговорим. Я живу в нескольких домах отсюда. Приходи как-нибудь навестить старика. А теперь мне нужно побыть одному.
Он пошел к двери. Сейчас он казался гораздо старше, чем еще несколько минут назад, когда только заглянул в дом: при вести о смерти пани Стефании этот человек за несколько коротких мгновений постарел на много лет.
– Думаю, это ему она писала письма, – тихо сказала я.
– Письма?
Ах да, я ведь ничего не говорила Мареку о письмах.
– Я нашла одно очень даже романтическое письмо пани Стефании к кому-то. Ни адреса, ни имени. Я прочла его и спрятала в ее бумагах. Думаю, ее адресатом был этот Анджей.
– Любовное письмо? – Марек удивился. – В таком возрасте?
– А ты думаешь, у молодых монополия на любовь? Я уверена, что в любом возрасте можно любить. Неважно, тридцать тебе лет или семьдесят. И всегда одно и то же.
Я была уверена в этом, потому что человеку всегда хочется любить и быть любимым. Не имеет значения, сколько тебе лет, – двадцать пять, семьдесят, восемьдесят, и неважно, в какое время ты живешь, – наш ты современник или смотришь на мир, как та молодая девушка со старой фотографии, висящей на стене внутри «Белой фабрики» Людвига Гейера.
* * *
Сразу после нашей поездки в Лодзь я решила переехать в квартиру, доставшуюся мне от пани Стефании. На сей раз я попросила отца перевезти секретер. Не хотела еще раз просить Марека. Наверняка он не сдержался бы и выдал тираду о том, что однажды он возил этот хлам в совершенно противоположном направлении. Как он не понимает, что эта вещь всегда должна быть рядом со мной! Я с сожалением покидала комнату, в которой прошло мое детство, прошла юность – вся моя жизнь. Но все правильно: мне пора жить самостоятельно.
– Марек переезжает к тебе? – только об одном спросила мама.
– Нет. Я ничего об этом не знаю, – сказала я, не глядя в ее сторону.
– Вы что, поссорились?
– Нет, мама. Все в порядке. Почему ты так думаешь?
– Нет, ничего, – покачала она головой. – Просто мне показалось, что в последнее время вы видитесь реже.
– Нет, мама. Все в порядке. Может быть, немного больше работы. Марек постоянно выигрывает тендеры, один за другим, продолжают появляться новые люди в офисе. Работы вагон.
– Это хорошо, – улыбнулась она. – А тебе не будет там слишком одиноко?
– Мама, ты же знаешь, мне нравится быть одной.
– Да. Ты как и я. Но это очень хорошо. Это значит, что ты любишь себя. Если бы ты себя не любила, ты не хотела бы проводить все время в одиночестве.
Действительно. Хотя и не очень этого хотела, я все больше и больше становилась похожа на свою маму. Мама тоже часто производила впечатление растерянной, нерешительной, но всегда добивалась поставленных перед собой целей. Я бы, наверное, тоже достигла своих целей, если бы они у меня тогда были. Пока что единственный план состоял в том, чтобы переехать в квартиру пани Стефании и получить индивидуальную лицензию архитектора. И первое, и второе было вполне достижимым.
