* * *
В Руду Пабьяницкую мы поехали на следующий день. Белый снег прикрыл все недостатки местности, а припорошенные белым пухом деревья были прекрасны. Мой новый старый дом под первым выпавшим снегом выглядел так, будто я смотрела на него сквозь кружевную занавеску.
Марек притормозил перед домом. Я быстро открыла дверь и выскочила из машины.
– Мой дом, – тихо сказала я. Я вообще-то не очень сентиментальная, но на этот раз у меня к глазам подступили слезы. – Надо же, мой дом. Не верю.
– Твой, твой, успокойся, – сказал Марек.
– Не могу в это поверить, – мотала я головой.
С одной стороны, меня переполняла радость и ожидание неизвестной красоты. А с другой – я жалела, что не смогла приехать сюда с пани Стефанией.
– У меня совесть нечиста, что я радуюсь, – сказала я тихо. – Я не должна радоваться. Этот дом мой только потому, что ее больше нет среди нас. Хотя, наверное, она хотела бы видеть меня счастливой.
На этот раз Марек вошел со мной внутрь и внимательно все осмотрел. Ну вот, теперь он мог убедиться, что в доме был ремонт. Стены покрашены, на кухне новый кафель. К счастью, камин и изразцовая печь остались в целости и сохранности.
– Еще тысяч двадцать придется здесь вложить. Если не больше, – оценил он.
– Я вложу.
– Может, не стоит? – засомневался он.
– Почему не стоит? – удивилась я.
– Может, лучше продать его таким, какой он есть? – Он открыл шкаф под раковиной и осмотрел установку.
– Но я не хочу продавать его! – крикнула я.
– Как это не хочешь? – удивился он. – А чего же ты тогда хочешь?
– Не знаю, я об этом еще не думала, – помотала я головой. – Но я не могу его продать!
– Почему не можешь? – Марек совсем не понимал меня.
– Потому что это место было для нее важно, – сказала я просто.
– Это сентиментальность. Что ж, бывает. Мне всегда казалось, что ты не такая сентиментальная.
Он испортил мне настроение.
– Да ладно, Зося, не злись. Жизнь – она ведь разная бывает, и с домом и без дома. Просто я прошу тебя подумать, что для тебя лучше.
– Представляешь, пани Стефания всегда говорила мне: «Умножая имущество свое, ты умножаешь заботы свои». Кажется, я только сейчас понимаю, что она имела в виду… Может, сдать его в аренду? Или переехать сюда жить? – Я дерзко взглянула на Марека.
– Сюда? Жить? А как же работа?
– Работа не волк, в лес не убежит.
– Да черт с ним, с этим волком… Я тебя о другом спрашиваю – ты чего, на самом, что ли, деле думаешь перебраться сюда? Ведь это очень непрактично.
– А ты бы скучал?
– Ну а как же, ты еще спрашиваешь. Конечно, скучал бы.
Я прижалась к нему, он поцеловал меня. Вдруг скрипнула дверь.
– Стефания, ты здесь? – раздался мужской голос.
Я вскочила с дивана. На пороге стоял пожилой господин и всматривался в темноту комнаты.
– Я не Стефания, я Зося, – протянула я мужчине руку. – Зофья Краснопольская.
– Анджей Репекк. – Он крепко пожал мою руку и улыбнулся. – Вот, значит, какая ты, Зося. Стефания много о тебе рассказывала. Она не приехала сейчас?
Я словно окаменела.
– Нет… Пани Стефания… Пани Стефании больше нет в живых…
– Как это? Что значит «Стефании нет в живых»? – Он взглянул на меня, на Марека. – Моя Стефания? Нет в живых? Ведь все было так замечательно. Мы же собирались строиться вместе.
Он вдруг схватился за сердце, облокотившись о стену. Через некоторое время он сполз на стул и спрятал лицо в ладонях. Все время он держался за сердце и пытался сделать глоток воздуха.
