Сегодня я явился в кабинет Бажана – небольшую комнатку на верхнем ярусе ратуши, обставленную старенькой мебелью красного дерева – чтобы узнать, наконец, какую помощь сможет оказать нам вольный город Крюстер.
Бажан встретил меня приветливо: усадил в мягкое кресло с бархатной обивкой, велел писарю принести нам по кружке горячей грушевки с медом, расспросил о делах в Кернадале и окрестностях – до сих пор мы так и не успели с ним обстоятельно поговорить, встречаясь лишь урывками между его многочисленными заседаниями и разъездами.
Но в его суетливом гостеприимстве мне виделось что-то неискреннее и извиняющееся, так что я сразу приготовился к худшему.
– Вы говорили на Конференции о моем деле? – спросил я, когда все темы необязательной вежливой болтовни иссякли. – Что вообще обсуждали вчера?
– На вчерашнем заседании Конференции Двенадцати Негоциантов – из которых, кстати, в городе остались только девять – господин бургомистр пошутил, что кто последний будет уплывать, должен будет заминировать порт и сжечь корабли, какие еще останутся, – проговорил он с кривой усмешкой. – Все посмеялись, но как-то этак, знаешь... невесело.
Я неохотно улыбнулся в ответ. Мне хотелось, чтобы Бажан перешел, наконец, уже к делу.
– В общем, меня просили тебе передать, что просьба твоя невыполнима в текущей ситуации, – сказал он, не глядя мне в глаза. – Запасов в городе мало, и одни Мученики знают, когда мы сможем их пополнить. Сейчас сезон штормов, корабли лишний раз не выходят. А те, что выходят – не спешат возвращаться. Весной же... не знаю я, что будет весной. Не знаю, не знаю... не знаю!
Изборожденное морщинами лицо Бажана смялось, словно скомканный лист бумаги. Он потер лоб пальцами и покачал головой.
– Попросил бы ты у Ордена получше, – произнес он уже тише. – У них должно быть, под ними деревень много. К тому же, ты ведь ихний вассал, а не Крюстерский.
– Я пробовал, – ответил я тихо. – На Орден где сядешь, там и слезешь. Не зря в народе говорят: проси у мертвого монаха – у живого не допросишься. В Ордене, конечно, не настоящие монахи, но в этом отношении – вполне натуральные.
Это была правда: в Брукмере я провел три недели, мотаясь между орденским подворьем, ратушей и дворцом. Степа все время разводил руками с виноватым видом, давая понять, что он в Ордене человек маленький и ничего не решает. Я на него не обижался: хорошо знал, что он бы обязательно помог, если б мог.
В общем, пришлось не солоно хлебавши ехать в Крюстер, считая по дороге, на сколько дней еще хватит еды в крепости. Выходило паршиво: даже с учетом того, что часть ртов уехала вместе с нами, и при том, что Матвей наверняка уже резко ограничил пайку, голод в крепости грозил начаться уже на следующей неделе. А до весны еще полтора месяца. Да и весна сама по себе никого не спасет – урожая еще нужно дождаться.
– В общем, их последнее слово – три подводы с овсом, две с рожью, –проговорил Бажан. – Я еще могу от своих щедрот накинуть бочонков десять соленой рыбы. И пива, пожалуй, бочонков пять. Больше никак – мне тут солдат кормить надо. Не приведи Мученики, бунт случится. Веришь ли, нет ли, но я чуть не каждую ночь в холодном поту – снится, что алебардщики дом окружили и сейчас меня вешать будут.
– До весны этого не хватит, – я покачал головой. – К весне будет голод.
– Нам бы еще дожить всем до весны, – вздохнул Бажан. – А то думаем, что есть будем, а может быть, к тому времени есть будет некому.
