Чёрные небеса: Рождённый из пустоты - страница 24
Гарт усмехнулся, но в его глазах не было веселья.
– За долги, конечно. А как ещё? Только вот долг мой… особенный.
– Ну-ка, рассказывай, – оживился Винни, его толстые пальцы перестали мять хлеб.
Гарт вздохнул, понизив голос:
– Я был лекарем в одной деревне. Скромно жил, людей лечил, травы собирал. Но потом пришла болезнь – люди падали как мухи, дети умирали на руках у матерей. Я делал всё, что мог, но… знаете, как бывает – когда беда, все ищут виноватого.
Он замолчал, глядя в свою миску.
– И что, обвинили тебя? – тихо спросил Шин.
– Церковники обвинили. Сказали, что я навёл порчу и что специально травы неправильные давал. Суд у них коротким был. Забрали лавку и всё имущество. Дали выбор – или костёр, или отработать «штраф». Ну, а сумма… – он горько усмехнулся. Двадцать пять серебряных вроде и немного. Но из знакомых никто не дал – отворачивались, пряча взгляды.
Тишина повисла за столом. Даже Андей, обычно равнодушный к чужим историям, перестал считать крошки на столе.
– Хаос… пробормотал Джанни. – А я-то думал, моя история плохая.
– Ну, так давай, делись, – подбодрил его Салан.
Джанни вздохнул, почесал бороду.
– Да ничего особенного. Был у меня небольшой трактир на окраине города. Скромный, но я своё дело знал. Пока один богатый господин не решил, что земля под ним ему «исторически принадлежит». Судились, конечно, но кто против денег и связей? В итоге – долг за «незаконное пользование», а трактир… – он махнул рукой, – тоже за долги забрали. Ну, а за сущую мелочь, что не доплатил вовремя, сюда и упрятали, сказали поработай немного руками, что бы в следующий раз было не повадно и другим урок хороший будет.
– А ты? – Шин кивнул на Винни.
Старичок ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие зубы.
– А я, дружок, в азартные игры играл. Да так удачно, что пришлось всё продать. Да и еще получил долговую расписку на 28 серебра, по которой меня сюда и отправили.
– А тебя, Андей? – не унимался Шин.
Тот пожал плечами.
– Математика. Посчитал, что за выполненные работы один чиновник заплатил слишком много, я привел расчёт и сказал, что это мошенничество. Оказалось, что «ошибся». Ну, а сюда отправили на 6 месяцев на исправительные работы, чтобы не ошибался больше, но с возможностью досрочного освобождения, если отработаю 21 серебряную.
Салану даже спрашивать не пришлось – он сам продолжил:
– Я был наёмным охранником. Один раз не досчитались товара, дескать, я не уследил, или сам и украл, и тоже на исправительные работы, хотя и штраф готов был заплатить и деньги были, но вот отправили сюда…
Шин кивнул. Каждая история была как пощёчина – грубой, несправедливой, но такой обыденной в этом мире.
К вечеру, после изнурительной работы, барак снова превращался в молчаливое царство усталости. Люди, едва переступив порог, валились на соломенные подстилки, не в силах даже стряхнуть с себя пыль карьера. Шин с трудом доползал до своего лежака, чувствуя, как каждая мышца ноет от напряжения. Рядом кто-то уже храпел, кто-то стонал во сне, а кто-то просто лежал, уставившись в потолок.
Он закрыл глаза, но перед ним снова проплывали образы – карьер, телеги, лица новых знакомых.
– Двадцать три месяца…
– Эй, новичок, – тихо позвал его кто-то с соседнего лежака. – Спи. Завтра опять с утра фигачить!
Шин не ответил. Он уже почти спал. А за стенами барака, в холодной ночи, гудел ветер – такой же свободный, как они когда-то были.