Черные платья - страница 4

Фэй была на самом деле почти одинока: ее мать, вдова военного, умерла несколько лет назад, а брат, женатый и с двумя детьми, жил в Мельбурне, где она его иногда навещала. Но она не поладила с его женой – та, на взгляд Фэй, слишком нос задирала, – так что эти визиты становились все более и более редкими.

– Если сразу не выходит, – сказала себе Фэй, – то пытайся вновь и вновь!

Кто-то написал эту фразу на первой странице ее блокнота для автографов, когда она была подростком, и изречение прочно отпечаталось у нее в душе.

Вообще-то Фэй мечтала стать танцовщицей или певицей, но на деле сперва вынуждена была выступать то разносчицей сигарет, то официанткой, а в двадцать три года повстречала мистера Марлоу, богатого холостяка средних лет. Через два года он вручил ей пятьсот долларов и сообщил, что переезжает в Перт и что знакомство с ней было сплошным удовольствием. Она осталась в крохотной квартирке на одного – уже не по необходимости, а по привычке – и, презрев работу официанток с неудобным графиком и щедрыми чаевыми, устроилась в магазин готового платья на Стрэнд-авеню. Там она завела дружбу с мистером Грином, производителем одежды, а когда он внезапно сообщил, что женится, она столь же внезапно бросила Стрэнд-авеню и все связанные с этим местом воспоминания и устроилась в «Гудс», где провела уже полтора года.

Мужчины, с которыми она встречалась теперь, представляли собой пеструю коллекцию разнообразной шантрапы: лица из ее бурного прошлого, участники свиданий вслепую, устроенных Мирой Паркер (ее старшая подруга и наставница со времен ночных клубов), и новые знакомые с вечеринок, куда ее водила Мира или эта самая шантрапа. А пятьсот долларов? Хранились в банке. Она собиралась, как придет время, потратить все на приданое. Иной раз, вот как сейчас, ей случалось всплакнуть, потому что время все не приходило и не приходило, и подчас казалось, не придет вовсе, но когда платочек окончательно намок и замусолился, она вытерла глаза, умыла лицо и закурила «Крейвен-Эй».

– Если сразу не выходит, – сказала она себе, – то пытайся вновь и вновь!

Она была храброй девушкой, как большинство ее землячек.

Сделанные из стекла и красного дерева огромные двери «Гудса» каждое утро с понедельника по субботу открывались ровно в пять минут десятого, и до семнадцати тридцати (по субботам – до двенадцати тридцати) дамы сновали через эти двери туда-сюда под бременем своих желаний и их исполнений. Большинство покупательниц приходило пешком; если они были особенно нарядно одеты, швейцар, облаченный в форму подполковника руританской[4] армии, притрагивался к фуражке или легонько кивал; если же они появлялись на такси или (силы небесные!) на авто с шофером, он выскакивал к краю тротуара, распахивал дверцу и придерживал ее, пока дама выпархивала из машины.

Большинство дам вне зависимости от их основной цели, перед тем как ступить в лифт или на эскалатор, некоторое время медлили на первом этаже, разглядывая прилавки с духами, перчатками, носовыми платками, шарфами, поясами и сумочками. Иногда они прямиком отправлялись в кафе-мороженое и сидели на золоченых табуретах перед мраморной стойкой, потягивая молочный коктейль или газировку с мороженым, потому что Сидней – очень большой город и этим дамам, возможно, пришлось проделать долгий путь. Иногда они добавляли в газированную воду порошок от мигрени, чтобы взбодриться перед грядущим днем.