Чуть позже с нами стал жить его сын Миша. Причём поселился он как-то незаметно. Андрей и этот момент не обсудил со мной, а мне самой заводить разговор по этому поводу было неудобно. Я не хотела, чтобы он считал, будто мне ребёнок мешает. Не мешает, но поинтересоваться, хочу ли я, чтобы в моём доме жил его сын, Андрей не посчитал нужным. Всё произошло само собой, и я не была к этому готова. В очередной раз моего мнения не спросили, а я в очередной раз просто побоялась его озвучить.
Женщина обязана воспитывать детей и заботиться о них, и неважно, свои они или чужие. И когда Миша стал жить с нами, я просто была обязана заниматься его воспитанием и проявлять заботу не меньшую, чем я проявляю к своей дочери. Я чувствовала эту обязанность и не имела права от неё отказываться ни при каких условиях. Такова моя женская сущность, моя природа. Принятие чужого ребёнка – это сложный процесс, и не только для женщины. Делать из этого выводы о человеке глупо и неправильно. Сейчас я понимаю, что стать хорошей матерью для неродного ребёнка может только женщина, которая не имеет комплексов и различных психоэмоциональных травм, которая знает, что такое любовь к себе, и может подарить эту любовь ребёнку.
Но, к сожалению, не все разделяли моё мнение. Подруги все как одна твердили, что не смогли бы воспитывать чужого ребёнка.
И я не вешаю себе медаль за это, ведь воспитание неродного ребёнка – не достижение. Здесь каждый сам для себя решает, взять на себя ответственность или нет. Тем не менее я понимаю, что не справилась, и мне больно от этого. Я дала ребёнку надежду на полноценную семью, на материнскую любовь и сама же всё разрушила. Я так и не смогла заменить Михаилу родную мать.
Тем не менее функцию Мишиной мамы я взяла на себя сразу же, как он появился в моём доме. Я просто не видела другого сценария. Родная мама не захотела его воспитывать, она просто привела ребёнка Андрею и оставила. В чём была её проблема, до сих пор никто не знает. Но на Михаила это наложило болезненный отпечаток. И этот отпечаток повлиял на всю нашу совместную жизнь.
Я иногда думаю, вот спроси Андрей меня тогда, в начале, хочу ли я, чтобы Миша жил с нами, что бы я ответила? Конечно, согласилась бы. А если нет? Но у меня тогда был бы выбор. Просто я не осознавала всей серьёзности ситуации, всех последствий такого выбора. И совета в подобной ситуации не спросишь ни у кого. По-хорошему нужно было брать Андрея и идти к психологу с этим вопросом, но мы тогда не понимали, какую ответственность на себя берём.
Строя отношения с состоятельной девушкой, имеющей хороший дом, свежую машину из салона и многое другое, Андрей не осознавал, что, входя в мою семью, он берёт на себя ответственность. Теперь он должен создавать мне условия жизни не хуже тех, которые уже имелись. Моя же ответственность – в способности принять его сына как родного и окружить его любовью и заботой, не меньше той, что я дарю родной дочери.
Только сейчас я понимаю, что мы оба тогда понятия не имели, насколько тяжело нам придётся и сможем ли мы со всем этим справиться. Так вот – мы не справились. Оба.
Когда мы стали жить вместе, Мише было пять лет, но, несмотря на возраст, он всё понимал и чувствовал себя брошенным ребёнком, поэтому всячески пытался обратить на себя внимание. Его всегда ругали за поведение: сначала воспитатели в садике, потом учителя в школе. Да, мне было трудно. Я не представляла, как управляться с этим ребёнком. Андрей его воспитанием практически не занимался. Как и, впрочем, воспитанием моей дочери. Я осталась одна в этой сложной ситуации, без помощи со стороны, без совета кого-либо знающего. Иногда мне просто хотелось бежать из собственного дома. Однажды, когда чаша моего терпения в очередной раз была переполнена, в мою голову пришла мысль снять квартиру в другом городе и переехать туда жить с дочкой. Со временем я научилась справляться с подобными эмоциональными взрывами в моей голове.
