Хлюпая мокрыми ногами в туфлях, он пробрался сквозь толпу к остановке автобуса и долго не мог понять, на каком из них и куда надо ехать, высмотрел телевышку, вздымавшуюся над городом, и побрел на нее. Помнил, что где-то там, неподалеку, есть узкие улочки и кривые переулки старой «Нахаловки», в которой он знал кого и где искать.
К черту собутыльников – ему нужна была тихая комната без навязчивой музыки, без рева машин за окнами и ласковая женщина. Такой сейчас представлялась Люська. Когда-то, пытаясь стать горожанином, Алик прожил с ней почти год. Почти жена имела ветхий дом в тихом районе, и он, пусть не сразу, нашел его, постучал в окно, как когда-то, правда, не очень-то надеясь застать ее дома. Но, откинув занавеску, выглянула и вправду она: то ли пополневшая, то ли опухшая – посмотрела на него, как на чужого. Вышла на крыльцо.
– Давно приехал? – спросила, зябко подергивая плечами под легким платьем. В дом не приглашала, навстречу не шла.
– Замуж вышла, что ли? – напрямик спросил Алик.
Люська хмуро кивнула, разглядывая оттопыренные карманы его пиджака, потом решительно тряхнула кудряшками:
– А заходи!
Алик прошел на кухню, сел за прибранный стол.
– Мужик на работе?
– Угу!
– У меня флакон, – хлопнул себя по карману.
– Наливай!
– Как без мужика с замужней пить? Нехорошо! – сказал, но, поколебавшись, вытащил бутылку, бросил на стол пачку сигарет.
– Нехорошо! – согласилась Люська. Поставила два стакана, выпила, закурила, вздохнула: – Если придет трезвый – вздрючит!
– Найди мне бабу с квартирой! – Алика вдруг развезло с полустакана, выпитого «на старые дрожжи». Глаза его плутовато прищурились, заблестели.
– Наливай! – скомандовала Люська и накинула на плечи демисезонное пальтишко. – К Римке отведу – она давно без мужика мается.
Алик свернул из куска газеты пробку, заткнул початую бутылку и закуражился:
– Она хоть какая из себя?
– Увидишь!
Шли темнеющими переулками, оказались в тесном сыром дворике, затем на холодной веранде с электрической лампочкой. Откуда-то появилась длинная женщина с недоверчивыми глазами, чем-то похожая на коромысло.
В чистой комнате, куда она не приглашала, было тепло и пахло углем. Бабенка, слегка подобрев, выставила закуску, прозрачные дорогие рюмки. Люська ее поторапливала. Алик выставил бутылку с затычкой, разлил водку. Люська, не дожидаясь, опрокинула рюмку, всхлипнула:
– Вздрючит Ванечка, это уж точно! – Уронила голову на руки и захохотала: – Римка, спробуй его – он в этом году еще не целованный. – И убежала, хлопнув дверью. Алик осторожно выставил на стол вторую бутылку.
Немногословная женщина пристально посматривала на гостя, будто прикидывала, на какие работы его определить, пила она мало и нехотя. Алику неловко было молчать. Он стал заводиться:
– У тебя среди чикинды знакомые есть?.. Ты спроси, кто такой Алик… Ну, что ты за баба? И разговор не получается… Ты одна? Я тоже один. Может, выпьем и упадем? Что нам, первый раз?
Женщина ничуть не смутилась, но взглянула на него еще строже. Алик нащупал в кармане деньги, отсчитал пять, но вытащил четыре пятирублевки:
– Дядя платит! До утра что хочу, то и делаю… Хочу и сплю… Кого колышет? Оплачено. – И вдруг ухмыльнулся, не замечая, что глаза женщины становятся все уже и злей: – За бутылку из твоих вычесть или пополам?
Хозяйка поднялась, будто распрямилось коромысло:
– А ну, вали отсюда! – У нее оказался голос пронзительный, как скрип двери в камере. Цепкой, ментовской рукой она сгребла мятые деньги, сунула Алику в карман, схватила недопитую бутылку, как градусник, подоткнула ему под мышку, подталкивая к двери.
