– Пожалуйста, побыстрее. Не мешайте другим.
– Иду, иду. А это же ваш сын работает в Институте Океанологии?
– За дверь, я сказал. Что вы хотите? Да, мой. Светит ли вам туда же? Нет, не светит.
– Да нет, я просто… это же его в числе прочих избили? Ну, вчера ночью. Ранним утром.
– Ещё одно слово…
– И будет на одно слово больше. Извините, уже на десять.
– Рось!
– Я просто хотел узнать, из-за чего сыр-бор. Почему Белышев…
– Всё, я не хочу вас слушать! Уходите, а то…
– Всё, всё, всё! Иду.
* * *
«Надо расспросить гущевика, когда он откроется для вопросов. Может, хоть объяснит, что за тайна века? – сказал я себе ещё вчера вечером. – Он же мягкий, упираться не станет. Не то что его сынок. Только бы не забыть. Самое главное: не забыть». Ан-нет, не главное. Главные в этой жизни слова – это «спокойно» и «дотерпеть».
А вообще, приятно возвращаться на предначертанную дорогу. «Хорошая погода!» – говорит не только пятая точка, но и глаза, да и кожа всеми волосками за. Трава и кустарники лениво шуршат, испытывая свежие оттенки жёлтого и багряного. Впрочем, зелени ещё много; видать, поверила в мощь нежданной оттепели. Оттепель почти иссякла, и низкое солнце едва греет, но каждый красный листочек просто пламенеет от его лучей. Вдыхаю. Воздух подсох, так что не очень холодно, несмотря на голубизну неба, обнажающего Землю на смех прославленным космическим морозам. Какой-то рыкылкыл висит над портами, как россыпь серо-синих щепок. Что-то разгружают. Облака обходят их поверху, не задевая даже тонкие, едва заметные нити дыма, уходящие в бездну. Пузатые, освещённые солнцем, но всё равно холодные, облака проплывают поверх холмов, оставляя жёлто-серые светотени почти планетарных размеров.
Да, в Новоултарске существуют цвета. Наш город вообще город цветов. Вот, например, фонарные столбы уже не голубые, а серо-зелёные в розовую крапинку. А завтра будут ещё какие-нибудь серо-буро-малиновые. Или, вон, молодой человек стоит, тоже серо-зелёный, только крапинки не видно, а так очень похож. Интересно, вчера он тоже был голубой?
Фонари стоят рядком до самого конца улицы и не двигаются. Молодой человек стоит в одном ряду с ними и тоже не двигается. Мимикрия, однако. Хотя нет, шевельнулся. И не просто шевельнулся, он уже вовсю машет верхней частью тела. Верхняя часть тела включает в себя торс, голову и две руки. Все эти члены извиваются эффектно и пластично и должны по идее напоминать языки пламени, но напоминают конвульсии придавленного паучка. Странный танец. Ну вот, опять застыл. Где остальные люди? Где гостиные? Где мять? Лучше бы фонари вот так же станцевали, и тогда я бы честно удивился, а не корил себя за то, что отвлекаюсь на всякий ёпатык.
Всё, хватит созерцаний, пора за дело.
Я выхожу на середину дороги с какой-то ясной целью, давно разосланной по всем конечностям и потому невыразимой словами. Видимо, зря. Торможу и оглядываюсь. Чувство брошенности пролетает навылет, но оставляет след. В самом деле, почему так безлюдно? Где мячики с мальчиками, где рыбаки? Кто-нибудь в этом городе ещё умеет шевелить нижней частью тела?
Умеет. Целых две фигуры. Они идут в мою сторону не спеша, успевая прописаться в пейзажах весьма выгодным образом. Идут вместе, не отпуская друг друга (в отличие от некоторых) не только из жизни, но и из объятий.
Вот это уже интересно. Кто из наших с кем замутил, почему я не знаю?
