Четвёртая стража - страница 4



Не твой предел, что это лишь начало…
За дверью кто-то плакал. А потом
В сплошном пространстве птица закричала
И улетел непостижимо дом.
Душе бы прочь
В пустую эту ночь…
Душе легко – она не знает страха
(что нищему в дорогу багажа?),
А днем опять играет кто-то Баха
Во мне и мной. И смущена душа.
…У Бога скорбящего скорби прошу.
…У Бога щадящего прощенья прошу.
…У Бога домашнего тепла прошу.
…У Бога идущего посох прошу.
…У сильного Бога силы прошу любить.
…У слабого Бога слабости прошу любить.
…У нежного Бога нежности прошу любить.
…У грубого Бога грубости прошу любить.
Так прошу каждый день и каждый год,
Так живу от долгих его щедрот.
Помимо скорби и тесноты спешу.
Скорбящий Бог, помилуй меня,
Прошу.

Ст. Тбилисская, А. Соснину

Краснодар, 22 февраля 1998 года.

(Записка, переданная

с В. Мигачевым)

Бесстрашие постоянства делает меня уязвимым,
Трепет ненаписанных писем,
Невозможный привкус возвращения…
Метаморфозы постоянства…
Живем во времени… Внимаем ремеслу
И сути смысла всякого столетья…
И только иногда тревожат слух
Дыханье женщины и эхо междометья…
Синонимы: огонь, уют, очаг…
Особенно, по вечерам и в зиму…
В густые сумерки скользят причуды дыма,
Замерзшей речкой видится овраг…
Какая разница, кто друг, кто нынче враг?
Огонь в печи то гаснет, то лютует,
Соснин холсты под живопись грунтует,
Дымится чай, давно закрыт сельмаг.
И времени не слышно… Лишь объем
Мерцающей зимы… И разговор вдвоем.
И странный счет минут бесцельный и напрасный…
И дальний лай собак… и ленность легких слов…
Огонь прекрасен, от того опасен:
добро горчит добром, зрачком лукавит зло…
А мы живем в холодных мастерских —
Чему-то радуясь, все больше созерцая…
И раковин морских акустика иная
Тревожит музыкой несовершенный стих.

«Я читал Мандельштама. Но падал на решку пятак …»

Я читал Мандельштама. Но падал на решку пятак —
Бирюзовый учитель, сверчок, попрыгунчик, дурак.
По чужим общежитьям на старых и рваных матрацах
Я зачем-то учил свою душу летать и смеяться.
Я читал Мандельштама. И пил за Воронеж вино,
Проворонишь сегодня – а завтра вернуть не дано.
Не Армения охрой, ни привкус, ни злой шепоток
Предварительных камер, ни синего неба глоток
Не спасут от матрацев, от запахов, от кутерьмы —
От опальной и южной, сырой, тонкогубой зимы.
Что сплошной Петербург от некрополя и до Невы? —
Ни словца в кулачек, ни хулы, ни любви, ни молвы —
Там сквозняк переводов, озноб ненаписанных строк —
Там сверчок ненароком – а может быть просто урок…
Повторенье азов, понизовье азовских станиц —
Там кочевья поэтов, зимовье встревоженных птиц.
Я сюда не хотел… Ни строкою, ни временем вспять —
Возвращают из ссылок, чтоб снова однажды сослать.
Он туда не хотел. Там не пахнет жильем и жилым —
Мимо времени вспять…
                             Только как возвратиться живым?

«Ностальгия по звучащей речи…»

Ностальгия по звучащей речи…
Осень… облетевший старый дуб…
Посеревший на ветру скворечник…
Дождь по крыше с ямбом не в ладу
Сон безмолвен… черно-бел… притворен…
Как в немом кино не может жест
Быть случайным…
                     Накатилось море
Из каких-то незвучащих мест…
Набегали на бесцветный берег
Привкус йода, сумерки.
                                         Едва
Горечью ночного недоверья.
Проявлялись в немоте слова
Или гаммы… Не унять горячки…
Полон щебня рот… и воздух сух…
Обещали встречу мне с гордячкой…
Скрипку, губы, италийский слух.
Обещали терпкость винограда…
Вид Тосканы… Но из-за кулис