- Пойдемте, Петр, - сказал он и направился к толпе.
- Но как мне к вам обращаться?
Он оглянулся и снова улыбнулся.
- У меня очень длинное имя. Неважно! Друзья называют меня «равви», - и он снова отвернулся и решительно зашагал прочь.
Я поплелся за ним следом. Черт! Черт! Черт! Никогда не был ничьей собачонкой! Но ноги сами несли меня. Я заставил себя остановиться.
Над толпой возвышался лозунг: «Смерть бессмертным!» Равви направился к нему и стал что-то ласково, но настойчиво объяснять демонстрантам. Я сам не заметил, как оказался рядом с ним.
- Бессмертие дается за святость. Вы сами не понимаете, что написали. «Смерть бессмертным!» - это значит смерть лучшим из людей. Я пришел не затем, чтобы лишить бессмертия святых, а чтобы дать его всем. Сверните немедленно!
- Но бессмертные служат инквизиции, - возразил кто-то.
- Люди часто заблуждаются. Но ошибка - еще не преступление. Я хочу дать им шанс раскаяться. Сворачивайте!
И лозунг свернули.
- Теперь куда, равви? - спросил Филипп. - В Кремль?
- Нет. Пока меня больше интересует Останкино. Филипп, ты останешься здесь. Петр пойдет со мной.
Он даже не интересовался моим мнением. Он просто информировал.
- Как, вы пойдете один? - воскликнул Филипп.
- Я не собираюсь брать Останкино штурмом. Пойдем, Петр!
И я пошел за ним.
На проходной телецентра нас никто даже не пытался задержать. Он улыбнулся охранникам, как своим, и они, кажется, ничуть не удивились.
- Начнем с программы «Новости дня». Это шестой этаж.
Он толкнул дверь, и мы вошли в кабинет редактора. Тот встал и удивленно посмотрел на нас.
- Кто вы такие?
- Я тот, кто захватил и разрушил Лубянку и упразднил инквизицию. Думаю, что вашим телезрителям будет любопытно меня послушать, - и он без приглашения сел за стол.
- Да, но... Я должен посоветоваться, - и редактор протянул руку к телефонной трубке.
- С остатками упраздненного ведомства? Вот уж с кем вам не стоит сейчас советоваться так это со святейшей инквизицией, - он накрыл руку редактора своей. Тот почему-то не сопротивлялся и вопросительно посмотрел на равви.
- Мне хватит пятнадцати минут эфирного времени.
- Завтра в утреннем выпуске.
Равви поморщился.
- Ладно, идет.
Снизу послышались выстрелы. Я удивленно взглянул на Учителя. Но он, похоже, был удивлен не меньше меня.
- Равви, что это?
- Вниз, быстро! Помните, мы договорились! - крикнул он редактору уже на пороге.
У входа в телецентр собралась толпа. В первых рядах ее я сразу заметил тощую долговязую фигуру Филиппа. А у дверей, спиной к нам стояли полицейские и держали автоматы наперевес. На площадке, разделявшей полицию и толпу, неподвижно лежали несколько человек, растекалась кровь. А откуда-то справа и слева уже слышны были щелчки фотоаппаратов неугомонных папарацци.
Учитель бесцеремонно раздвинул полицейских, и они пропустили его, словно он был бесплотным духом. Через секунду он был возле раненых (или убитых). Один. Под дулами автоматов.
Он опустился на колени перед бледным рыжеволосым юношей в окровавленной рубашке и положил руки ему на грудь. Юноша вздрогнул и застонал. Не знаю, был ли он мертв или только ранен. Было ли это воскрешение? Но толпа застыла, глядя на то, как затягиваются раны и поднимаются те, кого уже не надеялись видеть среди живых. Только одна шустрая журналистка на шпильках и в мини-юбке прыгала вокруг Учителя и пыталась сунуть ему под нос микрофон. Равви, кажется, вовсе не заметил ее. Он помог всем, переходя от раненого к раненому. Только потом оглядел толпу и раздраженно сказал:
