– Хорошо. Отрегулируйте ваши кресты, повернув колесико «D» на максимум.
– Но это будет геноцид! – восклицает Люсьен Дюпре…»
Я включила чайник и насыпала в большую трехсотграммовую кружку огромную порцию молотого кофе и одну ложку сахара. Потом передумала, и поставила чашку обратно в шкаф, накрыв блюдцем – незачем на ночь пить столько кофе. Я достала новую упаковку красного чая, вскрыла пачку и засыпала заварку в чайник.
Похоже, Валера вполне неплохо жил в полном бардаке, причем это касалось как его внутренней жизни, так и внешних её проявлений. Какая разница, что вокруг: бедность и бардак, напряжение и усталость от семейных отношений. Главное – перед выходом из дома надушиться посильней и выгладить костюм.
Такое поверхностное отношение ко всему происходящему меня сильно раздражало. Я привыкла доводить всё до конца, иногда даже слишком стараясь. Может, поэтому у меня развилась такая фанатичная любовь к чистоте и порядку.
Я не понимала, как можно почти год сидеть дома и ничего не делать – такое халатное отношение к своей жизни казалось мне дикостью. Мне не нравилась пассивность Валеры, но я ничего не могла с этим поделать, как с клиентом по имени Андрей, который сопротивляется терапии.
Самое страшное, что я чувствовала со стороны Валеры точно такое же поверхностное отношение к себе. «И так сойдет!», – наверно, думает он. Я всё вытерплю. Куда я денусь? Волны гнева подкатывали к горлу и накрывали меня с головой, как цунами подминает под себя тонущий корабль.
«А кто из нас не тонущий? Ему, что ли, легче…» – подумала я.
Похоже, что Валера тоже нуждался в помощи, но в какой? Если это депрессия, то надо начать с принятия всех своих «тошнотворных и больных» эмоций. Ну и как я могу ему в этом помочь? Не прикрутить же свои мозги, в конце концов? Я с грустью отправилась на балкон, прихватив чашку чая.
Звезды мерцали на небе, было зябко. Может, как в книге Вербера, пора метать гром и молнии?
Валера неслышно прошел на кухню и принялся мыть посуду. Потом включил на ноутбуке кино и позвал меня смотреть, и я согласилась. Мы отправились в зал и забрались на диван, это напомнило мне старые добрые времена. От этого стало очень грустно: я чуть не расплакалась.
Похоже, это был мистический триллер или фильм ужасов – то, что любит Валера. На экране стройная молодая девушка обнаружила себя проснувшейся в темном подвале.
– Эй! Здесь есть кто-нибудь? – испуганно спрашивала она. – Где я?
Девушка ощупывала стены, пытаясь понять, где она. Испуганно брела в темноте, пытаясь найти хоть одну живую душу, но безрезультатно. Кругом не было никого.
«А я здесь что делаю?» – вдруг подумала я.
Я сидела на диване рядом с чужим человеком и смотрела фильм, который мне не интересен. И, похоже, вокруг меня никого нет, как в темнице на экране.
Мы молчали, не обсуждали свои впечатления, как раньше. Стоит лишь начать диалог, и мы точно разругаемся вдрызг, и из детской прибежит заплаканная Илона… А я вновь побегу её утешать, объяснять, что она тут ни при чем.
А самое ужасное, я снова буду чувствовать себя виноватой за слезы ребенка, а ещё – беспомощной, потому что Валера меня не понимает.
«Это мой концлагерь», – с грустью подумала я. Взяв в руки телефон, я написала сообщение психотерапевту.
