– Это я слушаю.
– Ты классный все-таки! Впервые в жизни мне не скучно.
– Что, так и будем мчаться? К общей цели?
– Черт… Ты меня смутил. Тебе куда?
– За DVD.
– Музыка? По-моему, тебе нужен Кобейн.
– Русские художники. Конец девятнадцатого, начало двадцатого.
– Я не пойму – ты всерьез озабочен словом «Родина»?
– Нет, не всерьез.
– Понты, что ли?
– Я этим словом болею.
– Извини.
Рита нажимает на газ. Едут.
– Хочешь меня? – говорит она. – Только не говори сразу «нет».
Молчание.
– Теперь можешь сказать, – говорит Рита и давит на тормоз.
Сзади визжат тормоза. Она сидит, уткнувшись лицом в руль.
Володя входит в офис отца. Это большое здание, с вахтой, охраной. Он впервые здесь.
– Вы к кому?
– К Новикову.
– Фамилия?
– Новиков.
– Сейчас позвоню… – звонит. – Евгения Пална, тут к Вячеславу Ивановичу… Вам назначено?
– Нет.
– Ну так какого черта…
– Я к отцу.
– Прошу прощения. Саша, проводи.
Володя входит в кабинет. Отец показывает на кресло, нажимает кнопку.
– Женя, два кофе.
– Возвращение блудного сына, – говорит Володя. – Кошмарный сюжет.
– Ничего. Главное – бескровный.
– Я тут увлекся одной девушкой. Деньги нужны.
– Сейчас тебе карточку оформят. Как там, в порту?
– Печально все.
– Понятно. Будешь входить в дела?
– Не знаю. Я бы лучше сам.
– Что именно?
– Да что-нибудь… с русскими художниками.
– Просто хэппи энд.
– И не говори.
– Извини, Володя… Я немного… прослезился.
– Я вообще… увлекся.
– Понятно.
– Я вообще… проиграл.
– Этого никто не может знать.
– Да нет, я знаю. Я вообще, пап… сдался. Херня какая-то.
Володя встает, уходит.
На набережной Невы у Пролетарского завода, в машине с затененными стеклами. Володя лежит на откинутом сидении. Рита курит.
– Ну что? Не скучно?
– Что?
– Во мне?
– Пока нет.
– Ты понимаешь, что это хамство?
– Это честность. Сама хотела это услышать.
– Неужели я тебя люблю?
– Наверно.
– А за что?
– За подлость.
– Ну уж… Подлость. Мальчик мой. Ты просто солнце. Такой ясный. И не скучный, что самое странное… Вон, посмотри!
– Что? – Володя садится, смотрит на Неву.
Бк-43 бежит от моста Володарского мимо них к Смольному.
В рубке Паша бьет степ. Штурвал сам по себе. Лицо у Паши пустое. Так, под чечетку, наползают последние титры.
25 января 2014
Военно-медицинская академия. Палаты. Сестры в белом. Тишина. Ночь. Вдруг раздаются глухие крики, хохот. Сестра неслышно бежит к чуть приоткрытой двери, но не сдерживается, заглядывает в нее.
В палате на четверых зеленый суконный стол, на нем карты, записи. Лица в тени. Только руки четырех.
Фон титров – салон самолета. Елагин читает газету, спит, затем аэропорт Симферополя, автобус, Судак, разговор с Пьянковой, хозяйкой, вселение на веранду.
Елагин в сумерках, которые сразу по-южному переходят в ночь, провожает пляжную знакомую. Девять вечера на уличных часах.
Елагин. Так значит, до завтра? Во сколько вы появляетесь на берегу?
Знакомая. Это зависит от настроения.
Елагин. Но я могу надеяться, что не потеряю вас?
Знакомая. Вы меня еще и не нашли.
Смеются.
Елагин. Вы не верите в счастливые встречи? Напрасно.
Знакомая. Спокойной ночи.
Елагин. Спокойной ночи.
Елагин идет вначале по освещенной улице, еще много людей, сворачивает и сразу – темнота, из-за деревьев не видно даже окон. Навстречу – трое.
Первый. Ладно. Выгребай все из карманов и тебе ничего не будет.
Елагин. А вам?
Первый. Чего?
Елагин. Вам тоже ничего не будет?
Второй (с кавказским акцентом
