(не меньше пяти минут!).
Латур-Детур сказала: «Верделен, подойдите ко мне после урока». От этого стало еще хуже, и я вообще больше не слушала.
После звонка, когда остальные выходили из класса, я подошла к Латур-Детур. Ее стол стоит на возвышении, так что он доходил мне до груди, а голова Латур-Детур смотрела на меня с высоты не меньше полуметра. Она закрыла тетрадь, в которой писала, и сняла очки.
Латур-Детур похожа на мадам де Флервиль из «Примерных девочек»[24], какой я представляла ее себе в девять лет: рыжие кудряшки на лбу, корсаж с завязками, широкая юбка, под которой, думается, скрыты обручи и кружева. Наш диалог тоже был очень в духе графини де Сегюр. Примерно так:
Мадам Латур-Детур(ласково, но строго). Ну, Верделен! Когда вы перестанете заикаться и краснеть из-за какого-то чтения?
Гортензия(заикаясь и краснея). Я… Я не знаю, мадам.
Мадам Латур-Детур(так же). У вас мандраж, верно? Вы боитесь говорить на людях?
Гоρmензия(так Же). Да… кажется.
Мадам Латур-Детур. Признайте, что это не очень разумно.
Гортензия. Я… признаю́.
Мадам Латур-Детур(иронично). Я знаю способы вас разговорить.
Протягивает кремовую карточку.
Мадам Латур-Детур. Вот что, я думаю, вам нужно. Хотя вряд ли из вас выйдет новая Дебора Керр[25], но это может помочь. Скажите, что от меня.
Она встала в облаке кудряшек и юбок и вышла за дверь. Кто такая Дебора Керр? Я опустила глаза на кремовую карточку:
ЗОЛТАН ЛЕРМОНТОВ
школа драматического искусства тело, пространство, жест, голос
Второй раз за пару дней мне советуют учиться на актрису… Знак?
В конце концов, может быть, мне все-таки суждено стать Зулейхой Лестер из «Купера Лейна».
Постаравшись не сесть в один автобус с сестрами, Гортензия вышла на остановке одна. Но вместо того чтобы свернуть в Атлантический тупик к дому, она пошла напрямик через ланды к своей любимой нише в скале. Бросив рюкзак на холодную траву, она хотела было сесть, но ее остановил возглас:
– Эй! Я тебя вижу!
Гортензия на коленках подползла к краю. Пятнадцатью метрами ниже, у кромки отлива, стояла Мюгетта и махала ей обеими руками. Ее запрокинутое лицо смеялось. Гортензия отметила, что она без пальто.
– Тебе не холодно? – крикнула она.
Но ветер отнес ее вопрос вдаль. Мюгетта приложила ладонь к уху. Гортензия повторила. С тем же результатом. Тогда она решила спуститься по гранитным ступенькам.
– Ты, наверно, окоченела, – сказала она, добравшись до пляжа.
Мюгетта была в свитере и брюках, но босиком на холодном песке, без куртки, без шарфа.
– Мне не холодно.
– В тот раз ты сказала, что тебе всегда холодно. И даже добавила: «Теперь».
– Когда как. Ты из коллежа?
– Ммм, – промычала Гортензия.
Она думала, не снять ли ей пальто из солидарности, как вдруг Мюгетта побежала к лужице теплого ила своей странной походкой, подпрыгивая на одной ножке и крича что-то, чего Гортензия не поняла. Потом она вернулась, все так же подпрыгивая:
– Слабо?
– Что – слабо? – заволновалась Гортензия.
– Искупаться!
Она смеялась, но, похоже, не шутила.
– Ну ты даешь! Это в ноябре-то!
Море лизало скалы с шипением лимонада.
– Только ножки помочим.
– Какой ужас. Здесь даже в июне никто не купается. Кроме норвежских туристов.
– Когда же вы купаетесь?
– Три дня в августе.
Мюгетта бросила на нее такой же взгляд, как в прошлый раз, – взгляд из-за непроницаемой завесы.
– Этим летом, – сказала она, – я буду Мёрт-и-Мозель. Больше не там.
